Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Хаблак сделал паузу, глядя, как Бублик хватает воздух ртом. А тот думал: болван, какой же я болван. Ведь Президент наставлял, даже приказывал — вывези в лес и сожги. Да, сожги эти злосчастные скаты, а я не послушал, пожалел, жадность заела, три сотни сэкономил, вшивых три сотни — и погорел.
Но что твердит этот милицейский майор? Неужели они знают все? Откуда?
— Ну так слушайте, — начал Хаблак, — вместе с Терещенко вы отвезли Манжулу в аэропорт. Положили ему в чемодан мину, сработанную Червичем, видите, мы знаем даже это. Но мина взорвалась не там, где вы рассчитывали, и Манжула уцелел. Тогда вы с Терещенко — Рукавичкой по прозвищу — едете в Одессу. Через сестру Манжулы
Хаблак остановился, не отрываясь от глаз Бублика — темных, исполненных ужаса. Ожидал, что тот взорвется гневом, но Бублик сказал на удивление спокойно:
— Вы все хорошо, даже очень хорошо придумали. Но не сходятся у вас концы с концами. Ну скажите, для чего мне и Терещенко этот Манжула? Подумаешь, какой-то одесский снабженец — ну зачем нам его убивать?
— Ох, Галинский, Галинский, — покачал головою Хаблак. — Как вы все же недооцениваете милицию. Все вам кажется: вы самый умный, никто не изобличит вас, комар носа не подточит... А я знаю даже вашу подпольную кличку — Бублик, вот кто вы. Может, рассказать, как и с кем продавали листовой алюминий? О вашей преступной корпорации с Манжулой и Президентом? О том, как убегали вы недавно от меня в селе Соколивка под Косовом? Увидели, что мы задержали Волянюка, когда он привез продавать алюминий, и дали деру...
Бублик покраснел так, что казалось, его разобьет паралич.
— Воды, — попросил, — дайте мне воды... — Выпил жадно, зубы стучали о стакан. Не поставил его на стол, сжал так, что Хаблак подумал: сейчас раздавит и поранит руки осколками — майор забрал стакан, тоже захотелось воды, но пить после Бублика было противно, другого же стакана не было под рукой — облизал сухие губы и спросил:
— Так что скажете, Бублик?
— Я не убивал, — ответил тот жалобно. — Все, что хотите, но не убивал. Я шел впереди. Манжула — между нами, и Рукавичка сначала ударил его, а потом столкнул. Тропинка там, вы же видели, над самым обрывом, а Рукавичке силы не занимать, столкнул — и все. — Он снова положил руки на колени, сжав их пальцами, — вдруг поднял на Хаблака удивленный взгляд и сказал: — Вот оно что! А я считал: спекуляция рубашками... Еще поразился — такие уважаемые люди, майор милиции, и два десятка паршивых рубашек.
Хаблак вызвал конвоира.
— На сегодня хватит, Галинский, — сказал он. — Идите и подумайте. Вам есть над чем поразмышлять, не так ли?
Смотрел, как идет Бублик к дверям. От недавней бодрости и даже нахальства не осталось и следа: плелся, шаркая подошвами, совсем как старый дед, едва держащийся на ногах.
А Хаблак снял телефонную трубку и приказал:
— Прошу доставить ко мне Терещенко.
26
Всю ночь после того, как вчера вечером к нему подошли двое и попросили пройти к машине, Гудзий не мог поверить, что это конец. Возвращался домой в прекрасном настроении, втроем с коллегами по главку выпили в шашлычной на Петровской аллее бутылку коньяку, хорошо закусили, поболтали, посмеялись, и надо же такое — как обухом по голове...
Гудзий знал: в последнее время у них в главке сидели какие-то ревизоры, и на сердце у него было неспокойно, однако надеялся, что все обойдется. Выходит, не
У Гудзия была ночь на размышления. Взвешивал, что знают в милиции, что они могут знать. Во-первых, наверно, докопались, что они с Татаровым оформляли документы, согласно которым листовой алюминий попадал на никому не известный завод, а оттуда шел налево. Пожалуй, так оно и есть. Геннадий Зиновьевич недаром тревожился и приказал до конца года прекратить все дела. Выходит, милиция выявила-таки их причастность к расхищению социалистической собственности. Впрочем, имея определенные сигналы, сделать это было не так уж и трудно. Однако как вести себя ему, Гудзию, в этой ситуации?
Не сознаваться ни в чем? Чепуха. Геннадий Зиновьевич сказал: милиция вышла на Манжулу, и кто может быть уверен, что обэхээсовцы не знают о его контактах с Галинским и с самим Геннадием Зиновьевичем? А знакомство и с ним, и с Манжулой ему, Гудзию, трудно оспаривать: многие видели их вместе. Кроме того, как объяснить приобретение мебельных гарнитуров, других дорогих вещей в последнее время? Да и еще дома лежит кругленькая сумма — и наличными, и на сберегательной книжке. Неужели Зина не догадается спрятать?
Хотя Зина — умница, если сразу после ареста не сделали обыск, уже забеспокоилась и приняла меры. Да, Зине палец в рот не клади...
И он молодец. «Москвича» оформил не на себя, а на Зининого отца, хоть какое-то утешение... Но для него ли теперь утешения? Долгие годы мыканья по колониям, и станет ли Зина ждать его?.. Но как же ему вести себя на допросах?..
В конце концов Гудзий пришел к выводу, что вряд ли удастся избежать обвинения в использовании служебного положения с преступной целью и во взяточничестве. А если не избежать, то стоит ли кого-то щадить? Высокомерного Татарова, верно, и сейчас презирающего его? Кстати, арестован ли он? Если даже не арестован, надо выдать, рассказать обо всем — где же справедливость: он будет маяться в колонии, а этот надменный тип по-прежнему восседать в своем кресле?..
Пожалеть наглого Геннадия Зиновьевича? Нет, никогда в жизни, они втянули его в преступную шайку, Манжула и он, и пусть расплачиваются. Сидеть, так всем!
Кроме того, его чистосердечное раскаяние, конечно, учтут — совсем, конечно, не простят, но должны же дать на два или три года меньше, пусть на год или даже полгода...
Следователь, к которому вызвали Гудзия, Леониду Павловичу понравился. Пожилой, солидный человек, а не какой-то самоуверенный молодчик: такому легче исповедоваться. А Дробаха, лишь глянув на Гудзия, на его угодливо-льстивую улыбку, сразу определил: слизняк. Что ж, следователю и с такими иметь дело надо.
Иван Яковлевич начал официально:
— Ваша фамилия, имя, отчество?..
Слушая, как отвечает Гудзий, быстро и подчеркнуто учтиво, думал: и этот прохвост, сукин сын, мерзавец, еще вчера сидел в кабинете, принимал решения, разговаривал с посетителями, одобрял что-то или отклонял, от него зависели честные люди, работа целых предприятий, он ловко притворялся, что все это его интересует, что это — его жизнь. Типичный эгоист, готовый ради личных интересов переступить через все.
— Вы говорите, — спросил Дробаха, — что к преступной деятельности склонил вас Манжула? Расскажите подробно, как осуществлялись ваши махинации.