Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

Михеев Михаил Петрович

Трехэтажный дом на Пересыпи стоял в глубине двора, окруженный с двух сторон сараями. Было темно, и майор едва разглядел номер. Немного постоял у ворот и осторожно двинулся к единственному в доме подъезду. Показалось: какая-то тень мелькнула возле сарая, оглянулся, но никого не увидел. Лестница была старая — деревянная и скрипучая. И Хаблак поднимался осторожно, держась за перила. Добрался до второго этажа и вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом. Майор отступил на шаг, инстинктивно пригнулся, внезапно покачнулся от сильного

удара по голове и покатился вниз по ступенькам.

...Дробахе позвонил заведующий парикмахерской и попросил принять его вместе с их мастером. Они приехали в прокуратуру сразу, Иван Яковлевич принял их немедленно, приветливо улыбаясь. Сел не за стол, а на стул против дивана, где устроились посетители — Яцкив и пожилой седой человек с уже старческими глазами.

Заведующий держался решительно и даже как-то агрессивно. Подтолкнул в бок мастера и властно приказал:

— Прошу вас, Наум Маркович, рассказать товарищу следователю, что знаете про Ютковскую.

Старик шмыгнул носом и скользнул взглядом по Дробахе. Иван Яковлевич сразу заметил, что глаза у него не такие уж и выцветшие, какими показались вначале: в них угадывался живой ум.

— Про Ютковскую? — переспросил мастер. — Простите, но я о ней ничего особенного не знаю...

— Но ведь вы же говорили в парикмахерской...

— То там, а то тут. Две большие разницы.

— Мы же договорились с вами, Наум Маркович!

— Договорились, — вздохнул он сокрушенно. — В том-то и мое несчастье, что договорились.

— Неужели это такая большая трагедия?

Дробаха пошевелил кончиками пальцев.

— Кому трагедия, а кому и мелочь. Вся наша жизнь — трагедия.

— И это говорите вы, Наум Маркович, наш передовик! — всплеснул руками заведующий.

— Вы еще молодой! — поморщился мастер. — Вы еще ни о чем не думаете, а я уже седой и точно знаю, что люди иногда умирают...

Он явно избегал прямых ответов, и следователь понял его: уже решился на разговор и знал, что он неминуем, но инстинктивно почему-то оттягивал его. И торопить в таких случаях не надо.

— Вы давно работаете в парикмахерской? — спросил Дробаха.

— Я всю жизнь работаю в парикмахерских! — обрадовался мастер, почувствовав, что разговор затягивается. — Я был парикмахером на Подоле и Лукьяновке, и я обкорнал столько голов, что хватит на пол-Киева. Каждый работает как может, но должен сказать, что я люблю свое дело, и если вам когда-нибудь захочется иметь хорошую прическу...

Дробаха провел ладонью по своим редким волосам:

— Поздно уже...

— И это говорите вы! Так послушайте меня! Никогда и никому не бывает поздно, и я вас сделаю если не мальчиком, то по крайней мере помолодеете на десяток лет.

Следователь с сомнением покачал головой:

— Если бы мы могли молодеть!..

— Вы придете ко мне завтра, и мы поговорим на эту тему. Я вам скажу: сейчас никто не хочет идти в парикмахеры,

они не понимают, какая это работа и как можно поговорить с настоящим клиентом. Ого, какие бывают клиенты! — старик поцеловал кончики пальцев. — Я столько наговорился за свою жизнь, что стал вдвое умнее.

— Точно, Наум Маркович, — успел вставить заведующий. — И поэтому мы вместе с вами и пришли сюда.

— Чего уж, — согласился тот. — Ну был у нас разговор, уезжал один в Израиль. Я, конечно, не одобряю этого: чего ты пхаешься туда, родился тут и помирай тут, а ему новой родины захотелось. Но ведь он хочет и там устроиться, понимаете, каждый хочет, да не каждый может. А у этого и деньги были, там наши деньги тьфу, там золото нужно или доллары, так Розалия ему и доставала. Кто там у нее, не знаю, дядя или дед, говорят, такие родственники седьмая вода на киселе, однако достала, и тот уже уехал.

Дробаха несколько оживился.

— И все же дед или дядя? — попробовал он уточнить. — Может, слышали фамилию?

— Родственник, — объяснил Наум Маркович, — слышал, что родственник, а вот кто... Краем уха слышал, и больше ничего не знаю.

— В Киеве жил?

— А где же еще? Они с тем типом к нему после работы ездили.

— В какой район?

— Не знаю. Что слышал, то сказал, меня Михайло Гнатович попросил, поэтому и ответил. Не люблю барыг, и каждый должен работать честно! — Он провозгласил эту сентенцию с пафосом, и следователь подумал, что старику, верно, было трудно пойти в прокуратуру, знает, что зря сюда не ходят и чем это грозит Ютковской и ее неизвестному родственнику. И все же пошел, потому что действительно — привык работать и жить честно, и всякие махинации ему как кость в горле.

— Спасибо, Наум Маркович, — искренне сказал Дробаха.

Парикмахер встал.

— Только вот что, — попросил он, — чтобы никто не знал... Вы да Михайло Гнатович, потому что люди разные, и кое-кто может подумать...

Дробаха поднял вверх руки.

— Считайте, что тут умерло, — заверил он.

Когда парикмахеры ушли, следователь позвонил Каштанову.

— Где наш Шерлок Холмс? — спросил он. — Еще в Одессе и долго ли собирается там околачиваться? Здесь нужен, — и рассказал о разговоре с парикмахером.

— Сейчас вызову Одессу, — обещал полковник. — А пока давайте-ка сделаем так. Лейтенант Зозуля попробует поговорить с теткой Ютковской.

Хаблак пошевелился и открыл глаза.

Небольшая и небрежно обставленная комната. В углу — стол, за ним пьют водку трое — боком к нему Гоша.

Бармен скосил на майора внимательный глаз, оторвался от стола.

— Очухался, — сказал он. Придвинулся вместе со стулом к креслу, в которое посадили Хаблака. — Ну привет, — блеснул он глазами, — извини, конечно, но у нас с ментами разговор короткий: перо в бок, тело в багажник — попробуй найти.