Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

Семенов Юлиан Семенович

— Неуважение будет, — сказал артельный.

— Упадем мы из-за спирта.

— Падать не надо: об лед больно, и обратно, рыбу некому возить будет. Тогда ваше здоровье, Павел Иванович, и всех доблестных летчиков.

— Что это ты высоко заговорил так, Леня?

Дядя Федя хихикнул:

— Он у нас агитатором работает, по линии общества. Со мной тоже так разговаривать стал, хоть шляпу для солидности надевай.

Рыбаки посмеялись, выпили и закусили помидорами.

Артельный Леня выпил последним и сказал:

— Вы,

папаша, человек старый и многого в нашей жизни не понимаете, а перед гостями на меня позор наводить — нехорошо. Как я с вами говорил раньше, так и теперь говорю…

— Да я шучу, чудной, — сказал дядя Федя, — нешто гость не понимает?

Потом все подошли к самолету и стали ломиками выбивать рыбу, вмерзшую в лед. Струмилин тоже взял ломик и начал работать вместе со всеми. Он глубоко вдыхал холодный воздух и весело щурился, потому что в ледяных брызгах, искрой вылетавших из-под ломиков, звонко всплескивалось сине-красное солнце и слепило глаза.

Струмилин работал радостно и споро. Он сделался мокрым, плечи болели хорошей усталостью, а дыхание очистилось от папиросного перекура и стало чистым и глубоким.

«Надо обязательно физически работать, — думал он, — без физической работы человек гибнет лет на тридцать раньше, чем положено. Обязательно начну что-нибудь копать…»

Вдруг Струмилин, слабо охнув, опустил руки с ломиком и замер.

— Что, ушиблись? — спросил Аветисян.

— Нет, — тихо ответил Струмилин и почувствовал, что сильно бледнеет, — немного совсем. Чуть-чуть…

Он не ударился. Просто в сердце вошла боль, острая и неожиданная. Так у него было три раза. Он пугался этой неожиданной и страшной боли, но она довольно быстро проходила, а потом оставалась слабость, как после бессонницы.

«Черт возьми, неужели же это настоящее что-нибудь? — думал Струмилин, опускаясь на лед. — Неужели это настоящая болезнь сердца?» Но прошло несколько минут, и Струмилину показалось, что боль прошла совсем. Он положил под язык таблетку валидола и улыбнулся.

«Нет, ерунда, — решил он, — просто, наверное, устал. Поедем к морю с Жекой, и все пройдет. Это уж точно…»

Никто, кроме Аветисяна, ничего не заметил, потому что и Пьянкову, и Броку, и Богачеву не было еще тридцати. И хотя дяде Феде было за семьдесят, он не знал, в какой стороне груди бьется сердце, потому что всю свою жизнь он занимался только одним: ловил рыбу.

4

— Кто хочет пойти в баню? — спросил Аветисян.

— А где? — удивился Пьянков. — День-то сегодня не банный.

— Ориентировка на местности, милый…

— Где баню сориентировал?

— В подвале электростанции. Вполне приличное помещение.

— Крыс нет?

— Есть, но они сытые и на такого тощего, как ты, не польстятся.

— Тогда я за баню, — сказал Брок и стал доставать из портфеля

чистое белье и мыло.

В подвале электростанции было темно и холодно. Летчики шли друг за другом, натыкаясь на какие-то трубы, куски металла и ободья от бочек. Они сдержанно чертыхались. Аветисян пробирался первым и все время приговаривал:

— Ничего, ничего, скоро мы выйдем на цель.

«На цель» они вышли не скоро: Аветисян забыл короткий путь, фонарика они с собой не взяли, светить могли только спичками и поэтому чем дольше шли, тем яростней чертыхались.

— Сейчас, сейчас, — успокаивал Аветисян, — последний отрезок остался.

Когда они пришли в помещение, которое так расхваливал Аветисян, Струмилин присвистнул и сказал:

— Нет, дорогие мои, я в этом спектакле не участвую.

Помещение было темное и грязное. Горячую воду надо было брать из котлов, которые все время глухо урчали и, казалось, должны были с минуты на минуту взорваться. Холодная вода, которой следовало разбавлять кипяток, почему-то из бака не шла.

— Это ничего, — сказал Аветисян, — небольшой перерыв, а потом пойдет. В общем, кому не нравится, может отмежеваться. Лично я буду мыться, я уже мылся тут три раза, и очень мне нравилось.

— Я повременю, — сказал Володя и ушел вместе с командиром.

Богачев, Аветисян и Брок остались. Они разделись и только тогда почувствовали, как здесь холодно.

Понизу дул сквозняк, и Богачев, как гусь, поджимал пальцы и переваливался с ноги на ногу. Аветисян открыл кран и набрал кипятку в три больших таза. Потом он попробовал долить их холодной водой, но холодной воды до сих пор не было. Где-то рядом работал мотор на плохом топливе, и поэтому через пять минут три товарища стали грязно-серого цвета.

— Скоро будет холодная вода? — сухо осведомился Брок.

— Сейчас, сейчас, — пообещал Аветисян и куда-то ушел.

— Веселая у нас получается баня, — сказал Брок и стал бить себя по спине, чтобы согреться.

Они скакали на месте и били себя по спине и по плечам, чтобы согреться, но им становилось все холоднее, а в довершение ко всему вошел неизвестный дядька в ватнике и закричал:

— Разрешение от Дим Димыча есть?

— Нету.

— А ну, вон отсюда!

— Да что ты, дядя? — взмолился Богачев. — Мы же как негры теперь, дай хоть отмыться.

— Разрешения у вас нету — не могу!

— Потом принесем.

— А почем я знаю, кто вы такие? Электростанция — объект, а не шутки, а вы тут голые бегаете. Одевайтесь, не то за милицией пойду.

В этот критический момент вошел Аветисян.

— Ой, миленький, — застонал он, — а я тебя по всему подвалу ищу, давай холодной воды скорее!

— А разрешение от Дим Димыча есть?

— Есть, есть, — закивал головой Аветисян и вытащил из портфеля, в котором держал белье, два рубля.