Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

Семенов Юлиан Семенович

Тышкевич, привстав, помахал капитану и устой рюмкой:

— Калугин! Мое почтение!

— Мне пора. — Костя поднялся. — Не откажите в любезности уплатить.

Положил на стол кредитный билет Омского правительства, похожий на аптечную сигнатурку, и быстро, пряча лицо, направился к выходу.

У крыльца едва не налетел на Леру.

— Разве я опоздала? — Она отстранилась обиженно.

— Сейчас все объясню. — Костя подхватил ее под руку и почти бегом потащил за собой через улицу, к Стефановскому училищу.

Мимо

них шагом проехал казачий патруль. До обеда, не переставая, лил дождь, и ноги у лошадей были в грязи по самые бабки — будто чулками обтянуты ноги, как у цирковых кобыл.

Подворотни, флигеля, сараи, цветочные горшки в окнах полуподвалов, истаявшие к лету поленницы, куры с чернильными метками на перьях — через проходные дворы шли к Каме.

— Не сердись, — говорил Костя. — Пришлось уйти, потому что там был Якубов. Мишка Якубов. Помнишь, однажды видели его у Желоховцева? Это как раз тот человек, с кем лучше бы не встречаться.

— А он тебя видел?

— По-моему, да.

— И чем это грозит?

— Если узнал меня, то, думаю, донесет. Поганец он! Раньше у жандармов осведомителем был, сообщал о настроениях среди студентов. Желоховцев, когда это выяснилось, хотел прогнать его из семинарии, но Мишка хитер, сумел оправдаться перед ним. Он делец, Мишка. Все, помню, хвастал, что с университетским дипломом легко получит выгодное место на одном из столичных аукционов. Как знаток древностей… А сейчас я видел его с каким-то капитаном.

— Слушай. — Лера остановилась, отняла руку. — Наверное, уже пора сказать мне, что ты делаешь в городе.

Накануне боев под Глазовом, когда на фронте наметился перелом, Костя пришел к командиру полка Гилеву, бывшему кизеловскому шахтеру. Штаб полка размещался прямо в лесу, Гилев сидел на чурбаке за столом из белых, пахнущих смолой неструганых плах. Два дня назад в случайной перестрелке ему пробило пулей щеку, выкрошило несколько зубов и повредило язык. Поверх бинтов носил он черную косынку, завязанную узлом на макушке; эта косынка с ее торчащими, словно рожки, хвостами придавала коменданту полка вид мирный, почти домашний. Говорить он не мог и писал распоряжения на клочках бумаги, заготовленных с таким расчетом, чтобы после хватало на закрутку.

— Товарищ командир! — Стоя перед ним, Костя подумал, что теперь уж Гилев его не прервет, даст договорить до конца. — Помните, обещали отпустить меня в Пермь? Нынче самое время. Возьмем Глазов, поздно будет. Белые начнут эвакуацию. У меня есть шансы помешать им вывезти художественные ценности из университета и музея…

«Развей мысль», — написал Гилев.

— Сокровища культуры должны принадлежать пролетариату, — отчеканил Костя, памятуя пристрастие командира к лаконическим формулировкам.

Гилев быстро черкнул: «А попадешься?»

— Будьте покойны, — заверил Костя, — не попадусь.

Обо всем этом уже не раз говорено было раньше, и Гилев наконец

вывел на своей бумажке: «Езжай». Подумав, добавил: «Буржуазные ценности пущай вывозют. Не препятствуй».

— На день бы раньше, — сказала Лера.

Они вышли на Монастырскую. Отсюда видна была Кама, одинокий буксир с торчащими на носу и на корме стволами пушек тащился вверх по реке, ветром доносило чавканье колесных плиц.

Через полквартала опять свернули во двор, остановились у флигелька, сложенного из черных необшитых бревен.

— Вот здесь я и квартирую. — Костя стукнул в окошко и, когда появился на крыльце узколицый коренастый мужчина лет тридцати пяти, легонько подтолкнул к нему Леру. — Знакомься. Товарищ Андрей.

— А по отчеству? — спросила она.

— Это не обязательно. — Хозяин провел их в комнату. — Чаю хотите?

— Нет-нет, не беспокойтесь. — Лера прошла к столу, стараясь не наступать грязными башмаками на войлочные дорожки, села.

— Тогда к делу. Значит, вам сообщили, что музейные экспонаты, подлежащие эвакуации, будут храниться на железной дороге?

— Да, — подтвердила Лера.

— Куда их повезли из музея? По Соликамской вниз или вверх?

— Вверх.

— Выходит, к нам, на главную. Но у нас ничего нет.

— Ты что-то не то говоришь, Андрей, — заволновался Костя. — Твои ребята хорошо проверили?

— Если я говорю нет, значит, нет.

— А ты еще проверь. На Сортировке пускай посмотрят.

— Думаешь, мне больше делать нечего? — рассердился Андрей. — Станки вывозить собираются, типографские машины. Вот чем я должен заниматься. А не картинками!

— Ишь, благодетель! Да ты сам же мне потом спасибо скажешь. После войны сына приведешь в музей и скажешь: дурак я был!

— Тут какая-то странная история получается, — вмешалась Лера. — В городской управе почему-то не знают, что экспонаты уже вывезены. Сегодня оттуда приходил доктор Федоров.

— Ничего странного, — отмахнулся Костя. — Просто у них начинается паника. Правая рука не знает, что делает левая. Я тебя очень прошу, Андрей, проверьте на Сортировке.

— Ладно. — Андрей с улыбкой взглянул на Леру. — А я вас только сейчас признал. Вы ведь Агнии Ивановны дочка? Сынишка мой у нее в школе учился. Как она поживает? Как здоровье?

— Мама зимой умерла…

— Что же ты мне вчера не сказала? — изумился Костя.

— А ты не спрашивал. Ты меня вообще ни о чем не спрашивал.

В кабинете у Желоховцева висела растянутая между двумя палочками тибетская картинка на шелке: всадник в тусклозолотых одеждах летит по небу на пряничном тупомордом скакуне.

Рысин тронул ее пальцем:

— Тоже персидская?

— Тибет, — сказал Желоховцев.

— Любопытно, любопытно, — пробормотал Рысин.

При этом на его бледном лице не промелькнуло и тени интереса.