Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1
Шрифт:
Факты лишаются своего содержания во имя вербализуемого, во имя абстрактной универсальности, во имя извращенной гармонии, в которой каждый реализует себя в искаженной перспективе. Здесь СИ занимает свое место в линии интеллектуального соперничества, тянущейся через Сада, Фурье, Льюиса Кэрролла, Лотреамона, сюрреализм и леттризм (по крайней мере, в наименее известных течениях этого потока, которые были одновременно и наиболее радикальными).
Внутри фрагмента, устроенного как всеобщность, каждая следующая доля сама по себе тоталитарна. Индивидуализм расценивал чувственность, желание, волю, ум, вкус, подсознательное и все категории эго как абсолюты. Хотя социология сегодня и обогащает психологию категориями, все же разнообразие ролей всего лишь подчеркивает монотонность рефлекса самоотождествления. Свобода «выжившего» будет заключаться в возможности принять форму абстрактного компонента, до размеров которого он по своей воле себя уменьшит. Единожды из общей картины будет исключена
До сегодняшнего дня подход к общности был фальшив. Власть паразитировала на ней в качестве незаменимого посредника между человеком и природой; но взаимоотношения человека и природы основываются лишь на практиках. Именно практики постоянно проламывают фанеру лжи, которую усердно чинит миф и его суррогаты. Именно практики, пусть даже отчужденные, остаются в постоянном контакте со всеобщностью. Раскрывая свой собственный фрагментарный характер, практики в то же самое время открывают настоящую всеобщность (реальность): это общность, реализующаяся посредством своей противоположности, фрагмента.
В перспективе практик каждый фрагмент есть общность. В перспективе власти, которая отчуждает практики, каждый фрагмент тоталитарен. Этого должно быть достаточно для того, чтобы разрушить попытки кибернетической власти окутать практики несвойственной им мистикой, хотя серьезность таких попыток недооценивать нельзя.
В нашем проекте встречаются все формы практик. Все они попадают к нам с присущей им долей отчуждения, с инородными вкраплениями власти, но очистить их — в наших силах. Мы осветим и придадим новую силу и чистоту акту отказа, мы разъясним, в чем суть манипулятивных маневров власти — не в манихейской перспективе, но путем осуществления нашей собственной стратегии, той битвы, которая уже началась. В данный момент в ней наши враги пытаются повсеместно найти общий язык друг с другом, но лишь бессмысленно сталкиваются, потерянные в неиссякаемой темноте и неопределенности.
Ежедневная жизнь всегда клалась на алтарь жизни внешней, очевидной; а очевидность, в свою очередь, в своем мистическом единстве была настолько сильна, что подавляла всякое упоминание о ежеднев-ности. Нищета и пустота спектакля, обнаженная всеми разновидностями капитализма и буржуазии, открыла всем глаза как на существование повседневной жизни (жизни-убежища, но для чего и от чего?), так и на ее бедность. По мере того как усиливаются овеществление и бюрократизация, единственной ясной, как день вещью остается необычайная примитивность как спектакля, так и каждодневного существования. Конфликт между человеческим и нечеловеческим был перенесен в плоскость внешнего. Как только марксизм стал идеологией, борьба Маркса против идеологии во имя богатства жизни превратилась в идеологическую установку против идеологии, в спектакль против спектакля. (Как в авангардной культуре такая постановка против постановок доступна лишь для понимания актеров, как картины, клеймящие картины, понятны лишь художникам, так же следует рассматривать и отношения между идеологической антиидеологией и функцией профессионального революционера в ленинизме.) Поэтому манихейство и ожило с молниеносной быстротой. Почему так неустанно атаковал манихеев святой Августин? Потому что понимал, насколько опасен миф, позволяющий лишь одно разрешение проблемы, в форме победы добра над злом; он видел, что невозможность такого разрешения угрожала сокрушить все здание мифологий и вывести на свет противоречие между мифическим и аутентичным, настоящей жизнью. Христианство предложило третий путь — путь священного дурмана; то, чего христианство добилось силою мифа, сегодня достигается силой вещей. Не может быть противостояния между советскими рабочими и рабочими в капиталистических странах или между бомбой сталинских бюрократов и бюрократов послесталинских. Нет ничего больше, за исключением единства в хаосе овеществленных сущностей.
Так кто же понесет ответственность? Кого следует застрелить? Над нами доминирует система, абстрактная форма. Степень человечности и бесчеловечности определяется абсолютно количественным варьированием пассивности. Качество везде одинаково: мы опролета-рились или очень близки к этому состоянию. Чем занимаются ортодоксальные «революционеры»? Они пытаются уничтожить кое-какие различия и сделать так, чтобы ни один пролетарий не был более пролетарским, чем остальные. Но где та сторона, которая заинтересована в кончине пролетариата?
Перспектива выживания стала невыносимой. Нас тянет вниз вес предметов в вакууме. Вот что такое овеществление: все и вся, падающие с одинаковой скоростью; все и вся, заклейменные одинаковой ценностью. Правление равных ценностей осуществило проект христиан, но вне христианства (как и заключил Паскаль), и, что
В правлении равных ценностей сосуществуют спектакль и повседневность. Люди и предметы взаимозаменяемы. Мир овеществленный есть мир без центра, как те новые сборные города, которыми он украшен. Настоящее тает перед обещаниями вечного будущего, которое есть не что иное, как механическая экстраполяция прошлого. Само время лишено центра. В этом мире концентрационного лагеря жертвы и мучители носят одинаковые маски, и реальна лишь пытка. Ни одной новой идеологии не облегчить боли: ни идеологии единства (Логосу), ни нигилизму — им суждено стать костылями кибернетического общества. Пытки же в долгосрочной перспективе несовместимы с любой иерархической властью, какой бы организованной или лицемерной она ни была. Противостояние, которое намеревается возродить СИ, — самое древнее, самое радикальное из всех, и именно поэтому оно возрождается вновь и ассимилирует все останки революционных движений, всё разрозненное в истории наследие великих людей.
Много еще прописных истин можно было бы также обсудить, ведь все самое лучшее не имеет конца. Но перед тем как перечитывать этот текст (его даже самый затуманенный ум должен понять с третьего раза), читателю настоятельно рекомендуется обратить особое внимание на следующие отдельные понятия — понятия столь же фрагментарные, как и все предшествовавшие им, но все же требующие детального обсуждения, а затем и воплощения в жизнь. Они касаются центрального вопроса: СИ и революционной власти.
Зная о кризисах как массовых партий, так и «элит», СИ должен воплощать смещение как ЦК большевиков (смещения массовой партии), так и ницшеанского проекта (смещения интеллигенции).
а) Всегда, когда власть представляла себя в качестве направляющей силы революционного импульса, она тем самым преуменьшала мощь революции. ЦК большевиков сделал из себя одновременно и центр, и представительство: центр силы, противостоящей власти буржуа, и представительство народной воли. Такой дуализм быстро привел его к вырожденному состоянию пустой власти, власти несуществующего представительства, а затем и вовсе заставил слиться с буржуазной властью в общую бюрократическую форму. Буржуазная власть, живя под постоянной угрозой большевизма, тоже была вынуждена пройти эти этапы эволюции. Условия для создания концентрата власти и представительства масс вообще-то существуют в СИ, ведь не зря мы отмечаем, что обладаем качественным началом, что зерна наших идей есть в любом уме. И все же мы отказываемся как от власти, так и от представительства, полностью отдавая себе отчет в том, что мы теперь вызываем лишь одно отношение у широкой публики (ведь мы теперь не можем избежать некоторой известности в рамках спектакля), которое позволит тем, кто разделяет наши теоретические и практические позиции, согласиться на революционную власть, власть без посредничества, подразумевающую немедленные действия каждого. Нашим направляющим символом могла бы стать колонна Дурутти, движущаяся из города в деревню, убирающая буржуазный элемент и оставляющая рабочим возможность заняться самоорганизацией.
Ь) Интеллигенция — это зал, где власть прогуливается среди зеркал. Находясь в вечной оппозиции к власти, интеллигенция никогда не предлагает ничего, кроме пассивного катартического отождествления себя с теми, чей каждый жест исполнен противостояния. Впрочем, радикальное решение (не в теории, конечно, а на практике), которых можно было заметить краем глаза в «Декларации 121», допускает и некоторые альтернативы. Мы можем ускорить такой кризис, но только одним способом: вводя интеллигенцию в качестве противовеса интеллигенции. Фаза эта, которая должна предшествовать этапу, описанному в параграфе (а), и содержаться в нем, даст нам войти в зону прямой видимости ницшеанского проекта. Мы сформируем маленькую, почти алхимическую экспериментальную группу, внутри которой начнется реализация Человека Всеобщего. Ницше мог представить такое предприятие лишь в контексте иерархических принципов, и так как мы тоже находимся в таком контексте, приоритетом для нас является отсутствие какой бы то ни было двусмысленности (можно констатировать, что на групповом уровне выделение и очищение ядра и удаление остатков было, кажется, завершено успешно). Мы принимаем иерархическую структуру, в которой существуем, только на то время, что требуется нам, чтобы быстро и нетерпеливо работать на отмену нашего доминирования над теми, над кем мы не можем не доминировать на основании наших критериев взаимного распознавания.
с) С точки зрения тактики, наше общение будет иметь характер диффузии, инициируемой не вполне рассекреченным центром. Мы наладим нематериальную сеть (прямые связи, связи эпизодического характера, контакты, не обремененные постоянными узами, эмбриональные отношения, основанные на сочувствии и понимании — стиль красных агитаторов до прибытия революционных армий). Мы не станем пренебрегать и радикальными поступками (акциями, распространением печатного слова, политработами, мероприятиями), будем анализировать их механизмы, будем считать, что наши собственные действия и ход мысли поддерживаются большинством людей.