Антология современной польской драматургии
Шрифт:
МАТЬ. Американские фильмы хорошие. Я всегда плачу. Всегда плачу. Это потому, что на английском.
КАРОЛИНА. Ты дала мне пощечину.
МАТЬ. Так делают в фильмах.
КАРОЛИНА. Было больно.
МАТЬ. А кто теперь тебя захочет?! Даже хромой пес не позарится!
КАРОЛИНА. Был кое-кто, кто хотел.
МАТЬ. Такой тощий, оборванец.
КАРОЛИНА. Мы сидели, закрывшись в
МАТЬ. Я готовила бутерброды. С сыром и помидорами. Немного соли.
КАРОЛИНА. А ты? Ты любила отца?
МАТЬ. Конечно! Любила. Стирала ему столько лет, готовила. Боже, чего я ему только не готовила. Прием на шестьдесят персон. Все в той крохотной кухоньке. Но я справлялась. Заливное из рыбы, свинина со сливами, запеченная картошка, горящее мороженое. Когда был на диете — отварная рыба, овощи, черный хлеб.
КАРОЛИНА. Я нашла твои письма.
МАТЬ. Какие письма?
КАРОЛИНА. В шкафу под одеждой. Старые письма, перетянутые красной лентой.
МАТЬ. Они ничего не значат.
КАРОЛИНА. Кто тебе их писал? Не отец.
МАТЬ. Прыщавый… Он писал мне стихи. Смешно, я забыла об этом.
КАРОЛИНА. «Я сохну от тоски, считаю дни, как твои родинки. День цеплялся за ночь, словно мои пальцы…»
МАТЬ. «…Лепившие тебя заново… И если бы ты не сбежала…»
КАРОЛИНА. И если бы ты не сбежала…
МАТЬ. Глупости! Лепившие… Ерунда какая-то.
КАРОЛИНА. Ерунда.
МАТЬ. Я отца любила, с отцом жила, отцу рубашки гладила.
КАРОЛИНА. У тебя есть родинки?
МАТЬ. Кажется, есть несколько.
КАРОЛИНА. Я не знаю твоего тела. Если бы нужно было тебя нарисовать, я бы изобразила тебя в коричневой юбке и бежевой блузке. Так я рисовала тебя в детском саду. Больше ничего не знаю.
МАТЬ. А что, я должна была голой расхаживать по дому?
КАРОЛИНА. Ты боялась, что я увижу глаза отца. Он уже на тебя так не смотрел. Тебе нечего было бояться… Ляг рядом. Иди сюда.
МАТЬ. Когда я в последний раз так лежала… Столько беготни. Как белка в колесе.
КАРОЛИНА. У тебя родинка точно там же, где у меня. Под левой сиськой. Раз, два…
МАТЬ. Тридцать четыре… Но сейчас новые появляются. Другие. Больные. На руках. Вот тут, смотри, их много.
КАРОЛИНА.
МАТЬ. Старое.
КАРОЛИНА. Но красивое. Груди довольно упругие. Я тебя не слишком изуродовала.
МАТЬ. Ты все время сиську сосала… Не орала, как другие дети. Болезненная была. Со слабым сердцем. Спокойная такая. Комочек.
КАРОЛИНА. Ничего не помню. Да и как помнить, если тебя никогда не было рядом.
МАТЬ. Все время на ногах. Столько беготни, дел. А ты не жаловалась.
КАРОЛИНА. Ты осталась одна, мама. Папа есть, но его как будто нет.
МАТЬ. Он есть. Есть. Я рубашки глажу, готовлю. О боже, как давно ко мне никто так не прикасался. Помассируй еще.
КАРОЛИНА. Тут?
МАТЬ. Правее.
КАРОЛИНА. Ты осталась одна. Я не помогу тебе в старости.
МАТЬ. Массируй, массируй, девочка.
КАРОЛИНА. Наверное, это из-за сердца с правой стороны.
МАТЬ. Опять за свое. Ты опять за свое… Как хорошо. У отца пальцы не такие нежные.
КАРОЛИНА. Почему ты от него не ушла?
МАТЬ. Все, что я делала, делала для тебя.
КАРОЛИНА. Не стоило. Видишь, это не окупилось. Я все равно не осталась бы с тобой. Отдала бы тебя в дом престарелых. Грустно, правда? Иди уже и дай мне уйти.
МАТЬ. Не останавливайся. Массируй. Не уходи.
КАРОЛИНА. Слишком поздно, мама.
МАТЬ. Ты посчитала? Посчитала родинки.
КАРОЛИНА. Сорок восемь.
МАТЬ. Что будем делать? Ведь это позор.
ОТЕЦ. Это твоя дочь. Позор. Дикарка. Такую свинью нам подложила.
МАТЬ. Придумай что-нибудь.
ОТЕЦ. Выпишем свидетельство. Авария.
МАТЬ. Так нужно. Так будет хорошо.
ОТЕЦ. Сердце у нее было слабое. Не будет проблем. Сердечный приступ или что-то в этом роде.
МАТЬ. Ну да, эмоции. Правдоподобно — сердечный приступ в такой день.
ОТЕЦ. Я поговорю с врачом. Благодарность и все такое. Я это улажу. Наш дом, наши обычаи.
МАТЬ. I love you.
КАРОЛИНА. Палы-выры папа! Палы-выры мама!