Антология

Гаррисон Гарри

— И наконец, — продолжал он, — когда я буду настаивать на том, что все же решил проблему путешествий во времени, что меня признали мертвым, потому что я на самом деле был мертв, а потом на самом деле ожил, тогда ортодоксы с негодованием отвергнут меня, обозвав обманщиком и мистификатором. Ну что ж, за одну неделю я стану притчей во языцех по всей земле. Все только об этом и станут говорить. Я же предложу продемонстрировать опыт перед любой группой компетентных ученых. Одновременно опыт можно транслировать по межконтинентальному телевидению. Общественное мнение

вынудит ученых присутствовать на демонстрации опыта. А телевидение наверняка согласится: ему наплевать, что показывать — чудо или экзекуцию. Если я выиграю — это будет чудо, проиграю — экзекуция. В любом случае зрителей окажется в избытке. А это для них главное. И тут я раскроюсь!.. Разве что-нибудь подобное встречалось когда-нибудь в жизни или в науке?

На мгновение меня ослепила эта картина. Но что-то косное, привычное во мне шептало: «Слишком длинный путь, слишком сложно! Наверняка сорвется!»

Вечером приехали его помощники и старались изо всех сил проявить печаль по усопшему. Еще два свидетеля присягнут, что они видели Ланселота мертвым. Еще два свидетеля внесут сумятицу и помогут событиям выстроиться в стройную пирамиду его апофеоза.

С четырех утра мы оба, кутаясь в пальто, сидели в холодильной комнате и ждали нулевого момента.

Ланселот, очень возбужденный, непрерывно проверял приборы, что-то там делал с ними. Его настольный компьютер все время работал, хотя уму непостижимо, как удавалось Ланселоту застывшими, негнущимися от холода пальцами набирать нужные цифры.

Я чувствовала себя совсем несчастной. Холодно. Рядом, в гробу, труп, и абсолютная неизвестность впереди.

Казалось, прошла вечность, а мы по-прежнему сидели и ждали. Наконец Ланселот сказал:

— Все в порядке. Исчезнет, как я и рассчитывал. В крайнем случае, на пять минут раньше или позже. Отличная точность для массы в семьдесят килограммов!

Он улыбнулся мне, и так же мило он улыбнулся трупу.

Я обратила внимание, что его куртка, которую он не снимал последние три дня (в ней он и спал), была вся измята, словно изжевана. Такой она выглядела и на втором Ланселоте, мертвом, в момент его появления.

Ланселот, казалось, почувствовал, о чем я думала, или поймал мой взгляд, потому что быстро посмотрел вниз, на своего двойника, и произнес:

— А, это… надо надеть фартук. Мой двойник был в фартуке, когда появился.

— А что, если ты не наденешь его? — спросила я.

— Нет, непременно надо это сделать, это необходимо. Мы должны походить друг на друга во всем, вплоть до мелочей. Иначе не поверят, что он и я это один и тот же человек. — У него гневно сузились глаза: — Ну что, ты и сейчас думаешь, что сорвется?

— Не знаю, — промямлила я.

— Боишься, что труп не исчезнет, а вместо него исчезну, например, я?

И, не получив ответа, он принялся кричать:

— Не видишь, что ли, что все переменилось? Не видишь, что все идет, как задумано? Я стану величайшим ученым из всех живущих на земле!.. Нагрей-ка воды для кофе, — неожиданно успокоился он. — Когда мой дубль сгинет и

я вернусь к жизни, мы отпразднуем это событие стаканчиком кофе. — Он передал мне банку с растворимым кофе. — После трех дней воздержания и такой сойдет.

Замерзшими пальцами я неуклюже возилась с плиткой. Ланселот отстранил меня и ловко поставил на нее мензурку с водой.

— Надо подождать немного, — сказал он, поворачивая тумблер в положение «макс.». Он посмотрел на часы, потом на разные щитки на стене. — Двойник исчезнет раньше, чем закипит вода. Подойди ко мне и смотри.

Он встал над гробом.

Я медлила.

— Иди! — приказал он.

Я подошла.

Он смотрел вниз, на двойника, с бесконечным наслаждением и ждал. Мы оба ждали, не отрывая глаз от трупа.

Раздался звук «пффт», и Ланселот закричал:

— Минута в минуту!

Мгновенно мертвое тело исчезло. В открытом гробу осталась пустая одежда. Костюм был, конечно, не тем, в котором двойник появился. Это была настоящая одежда, не копия. Она и осталась. Вся теперь там и лежала. Нижнее белье внутри брюк и рубашки, на рубашке — галстук, и все это — внутри пиджака. Башмаки опрокинулись. Из них болтались носки.

А тело исчезло.

Я услышала, как кипит вода.

— Кофе! — приказал Ланселот. — Прежде всего кофе. Потом мы позовем полицию и газетчиков.

Я сделала кофе ему и себе. Ему положила обычную порцию сахара, одну ложку не с верхом, но полную. Даже тогда, в тот момент, когда я была совершенно уверена, что для него это совсем неважно, привычка взяла свое.

Я сделала глоток. Я пью кофе без сливок и без сахара. Это тоже привычка. Удивительно приятное тепло разлилось по телу.

Он взял свою чашку:

— Ну вот, — сказал он тихо, — я и дождался наконец того, чего ждал всю жизнь.

С торжествующим видом он поднес к губам чашку кофе и глотнул. Это были его последние слова.

Как только все случилось, на меня напало какое-то исступление. Я раздела его, надела на него то, что осталось в гробу. Как мне удалось поднять его и положить в гроб, не знаю. Руки я сложила на груди так, как и было раньше. Потом я смыла тщательно все следы кофе в раковине и в комнате. Заодно я вымыла и чашку с сахаром. Я полоскала все до тех пор, пока от цианида, который я добавила в сахар, не осталось и следа.

Его куртку и все остальное я отнесла в мусорный ящик, куда раньше я выбросила такую же одежду двойника. Теперь она исчезла, на ее место я положила настоящую.

И стала ждать.

К вечеру, когда я была уверена, что труп остыл, я позвала похоронного агента. С какой стати ему было удивляться? Они ожидали увидеть мертвое тело, они его и увидели. То же самое мертвое тело. Действительно то же самое. В нем даже цианид был так же, как по замыслу он должен был быть в первом.

Думаю, что разницу между умершим двенадцать часов и три с половиной дня назад могли бы заметить, несмотря на холодильник. Но кому это было надо?

Никто и не заметил. Заколотили гроб. Вынесли из дома и похоронили.