Антон, надень ботинки! (сборник)
Шрифт:
На моих часах – одиннадцать вечера. В это время все нормальные люди сидят за накрытым столом в предчувствии реальной выпивки. Готовятся провожать старый год. А я сижу в автобусе, где, кроме меня, только водитель и еще одна пораженка с кактусовой внешностью. С рюкзаком. Должно быть, решила спортивно использовать выходные дни. А я – с розой. Моя роза – темно-бордовая, бархатная, юная, только что выплеснувшая из бутона свою красоту, на длинном крепком стебле. Откуда взялась в холодной зимней Москве, из каких таких краев… Я подняла розу к лицу, и мы нюхаем друг друга.
На одной
Солдат сел, продышал в стекле дырочку и стал смотреть в темноту. Время от времени он дул в свои пальцы. Я смотрела на него не отрываясь, что-то неуловимо знакомое в руках, наклоне головы… Я пыталась уловить это неуловимое и вдруг схватила за хвост: Борька! Борька Карпов! Он конечно же окончил школу, потом армия. Кто-то побил его вместо меня.
Все пять лет я мечтала встретить этого человека и сказать ему сильные и жесткие слова упрека. Я даже приготовила эти слова. Но они предназначались другому Борьке – красивому и наглому, хозяину жизни. А не этому, в казенной шинели. В свое время я хотела, чтобы он чесался и мучился. И он, должно быть, мучился и катался по земле. Но меня это не обрадовало. Нет. Не обрадовало. Во мне разрасталась пустота, клонящаяся к состраданию.
Я подошла к нему и сказала:
– Привет!
Борька повернул ко мне лицо, увидел перед собой красивую девушку с красивым цветком. Как на календаре. Он смутился и стал красный, как свекла.
– Не узнаешь? – спросила я.
Мы не виделись пять лет. За это время я из подростка превратилась в девушку. Это то же самое, что роза в бутоне и раскрывшаяся роза. Ничего общего. Можно только догадаться. Но Борька не догадался.
– Ты мне еще цветок сломал, – напомнила я.
– Какой цветок?
Он не помнил то утро и горшочек с геранью. И то, что стало для меня событием в жизни, для него не существовало вообще. В тот день на первом уроке была контрольная по геометрии и все его мозговые силы ушли на доказательство теоремы, а через час, на следующем уроке, он уже не помнил ни о контрольной, ни обо мне. Так чего же я хочу через пять лет?
– Ты Борька Карпов?
– Да, – сказал он. – А что?
– Ничего. С Новым годом!
Я протянула ему розу. Зачем? Не знаю. Протянула, и все.
Борька не взял. Онемел от удивления. Тогда я положила ее ему на колени. Как на памятник.
Автобус остановился. Это была моя остановка. Я спокойно сошла. Не сбежала, не соскочила. Просто сошла.
Борька смотрел на меня из освещенного окошка. И вдруг узнал. Его глаза вспыхнули узнаванием и стали красивыми, потому что в них появился смысл и радость. Новый плосковатый нос делал его лицо более мужественным, похожим на лицо молодого Бельмондо. И большие конечности его не портили, скорее наоборот…
Автобус тронулся. Прощай, мой черный ангел.
Дома меня встретили папа, мама, бабушка и кошка. Они удивились, но обрадовались.
Мы успели проводить старый год и выслушать приветственную речь президента. Президент говорил рублено и внятно, был тщательно расчесан, в красивом костюме, и было видно, что президент – не пораженец, а везунок. У него все получится, а значит, и у нас. Потом забили куранты. Мы поднялись с бокалами и закричали «Ура!». И кошка тоже включила свой моторчик и запела о том, что жизнь прекрасна, несмотря на быстротечность и на бессмысленную жестокость. Несмотря ни на что…
Ну и пусть
пьеса
Лариска – студентка музыкального училища, 20 лет.
Кира – ее подруга.
Игнатий Петрович – преподаватель чтения хоровых партитур, 40 лет.
Зоя – жена Игнатия, 40 лет.
Никита – сын Игнатия, десятиклассник.
Гонорская
Самусенко
Врач
Наталья
Нина
Спящая
Новенькая
Наташка – сестра Киры.
Нисневич
Класс в музыкальном училище. Рояль. Стол. Несколько стульев. На стене портрет Чайковского. Кира и Лариска поджидают Игнатия Петровича. Лариска очень эффектна. Одета по распоследней моде. Кира в глухом черном свитере.
Лариска. Я хочу сказать тебе одну вещь, но ты должна поклясться, что никому не скажешь.
Кира. Не скажу.
Лариска. Поклянись.
Кира. Клянусь.
Лариска. Чем?
Кира. А чем клянутся? Я не знаю.
Лариска. Что тебе всего дороже?
Кира. Музыка.
Лариска. Ну, значит, музыкой. Скажи: клянусь своим талантом.
Кира. А если я нарушу клятву, что будет?
Лариска. Ты никогда не поступишь в консерваторию, не станешь знаменитой пианисткой, а будешь работать в клубе, вести хор.
Кира. Да ты что, с ума сошла? Я буду рисковать своим будущим неизвестно из-за чего… Из-за какой-то муры.
Лариска. Почему из-за муры… Ты же не знаешь, что я хочу сказать…
Кира. Что бы ни было. Не буду я клясться. Хочешь – говори, не хочешь – не говори…