Антоний и Клеопатра
Шрифт:
— Я? — удивился Октавиан. — Edepol! Что она значит для меня? После Клодии она мне, конечно, нравилась. Потом она стала сварливой, не знаю почему. Возраст, наверное. Но я вижу ее каждый раз, когда прихожу к Юлии, и сейчас у нас очень хорошие отношения.
Ливия Друзилла хихикнула.
— Дом Ливии Друзиллы, кажется, становится похожим на гарем! Совсем по-восточному. Клеопатра одобрит.
Бросившись к ней, он в шутку укусил ее за шею, потом забыл и Скрибонию, и Октавию, и детей, и гаремы.
Но появилась и ложка дегтя. Гай Скрибоний Курион, которому уже
— Курион, стоит ли тебе ехать? — в смятении спросила Октавия. — Это очень огорчит дядю Цезаря.
— Цезарь мне не дядя! — презрительно отреагировал юноша. — Я принадлежу к лагерю Антония.
— Если ты уедешь, как мне убедить Антилла, чтобы он остался?
— Легко. Он еще не мужчина.
— Проще сказать, чем сделать, — поделилась она с Гаем Фонтеем, который выразил желание помочь ей переехать.
— Когда Антиллу исполнится шестнадцать?
— Не скоро. Он родился в год смерти бога Юлия.
— Значит, ему едва исполнилось тринадцать.
— Да. Но он такой дикий, импульсивный! Он убежит.
— В тринадцать лет его поймают. Совсем другое дело с молодым Курионом. Он уже совершеннолетний и хозяин своей судьбы.
— Как я скажу Цезарю?
— Тебе не надо ничего говорить. Я сам скажу, — пообещал Фонтей, готовый на все, лишь бы избавить Октавию от боли.
Развод сделал ее свободной для нового брака — теоретически, но Фонтей был слишком мудр, чтобы заговорить с ней о своей любви. Пока он будет молчать, его месту в ее жизни ничего не грозит. Как только он признается в своих чувствах, она прогонит его. Поэтому лучше подождать, когда она оправится от этого удара. Если она оправится.
Дезертирство Сатурнина, Аррунтия и Атратина среди прочих не нанесло большого урона группе сторонников Антония, но когда его покинули Планк и Титий, они оставили заметную брешь.
— Это полное повторение военного лагеря Помпея Магна, — сказал Планк Октавиану, приехав в Рим. — Я не был с Магном, но говорят, что тогда каждый имел свое мнение и Магну не удавалось их контролировать. Поэтому в событиях при Фарсале он оказался бессилен и не смог применить свою любимую тактику Фабия. Командовал Лабиен и проиграл. Никто не мог побить бога Юлия, хотя Лабиен думал, что может. О, эти ссоры и перебранки! Ничто по сравнению с тем, что происходит в военном лагере Антония, поверь мне, Цезарь. Эта женщина требует права голоса, излагает свое мнение с таким видом, словно оно важнее, чем мнение Антония, и совсем не думает о том, что выставляет его на посмешище перед его легатами, его сенаторами, даже перед центурионами. И все это он терпит! Виляет перед ней хвостом, бегает за ней, а она возлежит на его ложе, на locus consularis, как тебе это нравится? Агенобарб так ненавидит ее! Они дерутся, как две дикие кошки! Брызжут слюной, огрызаются. И Антоний не ставит ее на место. Однажды за обедом ее ногу свело судорогой. Ты не поверишь: Антоний встал перед ней на колени и начал растирать ей ногу! Слышно было, как муха пролетела, такая стоила
— До меня доходят такие странные слухи, Планк, и их так много, что я не знаю, чему верить, — сказал Октавиан, думая при этом, во сколько ему обойдется информация Планка.
— Верь худшим из них, и ты не ошибешься.
— Тогда как мне убедить этих ослов здесь, в Риме, что это война Клеопатры, а не Антония?
— Ты хочешь сказать, они все еще думают, что командует Антоний?
— Да. Они просто не могут переварить идею, что иностранка способна влиять на великого Марка Антония.
— Я тоже не мог, пока не увидел сам, — хихикнул Планк. — Наверное, тебе нужно организовать для неверящих поездку на Самос — сейчас Антоний и Клеопатра как раз там на пути в Афины. Увидят — никогда не забудут.
— Планк, легкомыслие тебе не идет.
— Тогда серьезно, Цезарь. Я мог бы дать тебе лучшие сведения, но это будет кое-чего стоить.
Дорогой прямолинейный Планк! Идет прямо к цели, не ходит вокруг да около.
— Назови свою цену.
— Суффектное консульство на будущий год для моего племянника Тития.
— Он не очень популярен в Риме с тех пор, как казнил Секста.
— Он это сделал, да, но так приказал Антоний.
— Я, конечно, могу дать ему эту работу, но не сумею защитить его от клеветников.
— Он наймет охрану. Мы договорились?
— Да. А теперь что ты можешь предложить мне взамен?
— Когда Антоний был в Антиохии, еще на последней стадии выхода из запоя, он составил завещание. Остается ли оно его последней волей, я не знаю, но Титий и я были свидетелями. Я думаю, он взял его с собой в Антиохию, когда поехал туда. Во всяком случае, Сосий отправил его в Рим.
Октавиан помрачнел.
— Какое значение имеет его завещание?
— Большое, — просто сказал Планк.
— Расплывчатый ответ. Уточни.
— Он был в хорошем настроении, когда мы засвидетельствовали завещание, и произнес несколько фраз, которые заставили Тития и меня думать, что это очень подозрительный документ. Фактически предательский, если документ, который нельзя прочесть до смерти завещателя, можно считать предательским. Антоний, конечно, не думал, что существует посмертная измена, отсюда его неосторожные замечания.
— Давай поконкретнее, Планк, пожалуйста!
— Я не могу. Антоний был слишком скрытен. Но Титий и я думаем, что тебе полезно посмотреть на это завещание.
— Как же мне это сделать? Последняя воля человека священна.
— Это твоя проблема, Цезарь.
— Разве ты ничего не можешь сказать мне о его содержании? Что именно он говорил?
Планк поднялся и стал поправлять складки тоги, видимо полностью поглощенный этим занятием.
— Мы определенно должны придумать какую-то одежду, более удобную для сидячего положения, чем тога… О том, как он любит Александрию и ту женщину… Да, тоги неудобны… О том, что ее сын должен иметь свои права… О проклятье! На тоге пятно!