Антоний и Клеопатра
Шрифт:
— Ты не хочешь, чтобы я участвовала в твоем триумфальном параде?
— Edepol! Нет! Если бы ты выглядела как амазонка, я бы с удовольствием сделал так, чтобы ты участвовала в нем. Но мне не нужен полумертвый котенок, с которым жестоко обращались.
— А что с другими юношами — Антиллом и Курионом?
— Они умерли вместе с Канидием, Кассием Пармским, Децимом Туруллием. Я пощадил Цинну. Он — ничто.
Слезы хлынули по щекам Клеопатры.
— А что с детьми Антония? — прошептала она.
— С ними все в порядке. Их не тронули. Но они остались без отца, без матери,
Он посмотрел на статую Цезаря, бога Юлия в образе египетского фараона — очень необычно.
— Ты знаешь, это доставляет мне мало радости. Я не хочу причинять тебе так много страданий. Но тем не менее я это делаю. Я — наследник Цезаря. И я намерен править миром вокруг всего Нашего моря. Не как царь и даже не как диктатор, но как простой сенатор, наделенный всеми видами власти плебейских трибунов. И это правильно! Миром должен править римлянин, и только римлянин, человек, который любит не власть, а работу, сможет править миром так, как им нужно править.
— Власть — это привилегия правителя, — сказала Клеопатра, не понимая его.
— Чушь! Власть — это инструмент наподобие денег. Вы, восточные автократы, дураки. Никто из вас не любит работать.
— Ты забираешь Египет.
— Естественно. Но не как провинцию, наполненную римлянами. Я должен правильно распорядиться сокровищами Птолемеев. Со временем народ Египта — в Александрии, Дельте и по берегам Нила — будет думать обо мне так, как думает о тебе. И я буду управлять Египтом лучше тебя. Ты растрачивала эту богатейшую страну на войну и личные амбиции, ты тратила деньги на корабли и солдат, ошибочно веря, что числом можно победить. Побеждает работа. Плюс, сказал бы бог Юлий, организация.
— Какие вы, римляне, самоуверенные! Ты убьешь моих детей!
— Вовсе нет! Я собираюсь сделать их римлянами. Когда я поплыву в Рим, они поедут со мной. Их воспитает моя сестра Октавия, самая восхитительная и самая добрая из женщин! Я не мог простить этому болвану Антонию, что он причинил ей боль.
— Уйди, — сказала Клеопатра, отвернувшись от него.
Он хотел было уйти, но она снова заговорила:
— Скажи, Октавиан, можно попросить, чтобы мне прислали фруктов?
— Нет, если они будут отравлены, — резко ответил он. — Я заставлю твоих служанок попробовать их по моему выбору. Малейший намек, что ты умерла от яда, — и меня обвинят. И не строй никаких грандиозных планов! Если ты попытаешься сделать так, чтобы выглядело, будто я тебя убил, я задушу всех троих твоих оставшихся детей. Я говорю серьезно! Если меня будут винить в твоей смерти, какая разница, если я убью и твоих детей? — Он о чем-то подумал и добавил: — Они не очень-то приятные дети.
— Никакого яда, — заверила его Клеопатра. — Я придумала такой способ умереть, что тебя никто не обвинит в моей смерти. Мир поймет, что этот способ я выбрала сама, добровольно. Я умру как фараон Египта, как подобает фараону, и моя смерть будет заслуживать уважения.
— Тогда ты можешь послать за фруктами.
— Еще одно.
— Да?
— Я съем фрукты в гробнице. После моей смерти
— Как ты пожелаешь.
Она смотрела только на бюст Цезариона. Слез больше не было. Время слез закончилось. «Мой красивый, красивый мальчик! До какой же степени ты был сыном своего отца, но как недолго! Ты так умно меня обманул, что я даже не заподозрила о твоих намерениях. Верить Октавиану? Ты был слишком наивен, чтобы понять, какую угрозу представляешь для него. В тебе почти ничего не было от римлянина. А теперь ты лежишь в незаметной могиле, над тобой не высится гробница, нет лодки, чтобы переплыть реку ночи, нет еды, нет питья, нет удобной кровати. Хотя я думаю, что могу простить Октавиану все, кроме ковра. Это его хитрый пинок. Но он не знает, что все равно этот ковер стал тебе саркофагом. Хоть на некоторое время он сохранит твою ка».
— Пошлите за Ха-эмом, — сказала она, когда вошли Хармиан и Ирас.
У него всегда был вид безвозрастного жреца бога Пта, но в эти дни он был немного похож на мумию.
— Мне не надо тебе говорить, что Цезарион мертв.
— Не надо, дочь Ра. В тот день, когда ты допытывалась у меня, что я увидел, я увидел, что он доживет только до восемнадцати лет.
— Они завернули его в ковер и схоронили у дороги на Мемфис, где должны быть признаки стоянки лагеря. Конечно, теперь ты вернешься в храм Пта, сопровождая свои тележки и носилки и нагруженных ослов. Найди его, Ха-эм, и спрячь в мумию быка. Они не будут тебя долго задерживать, если вообще будут. Привези его в Мемфис для тайного захоронения. Мы все равно побьем Октавиана. Когда я буду в царстве мертвых, я должна увидеть моего сына во всей его славе.
— Я сделаю это, — сказал Ха-эм.
Хармиан и Ирас плакали. Клеопатра позволила им выразить горе, потом знаком приказала замолчать.
— Тихо! Время приближается, и мне нужно кое-что еще. Пусть Аполлодор пришлет мне корзину священных фиг. Полную. Вы понимаете?
— Да, царица, — прошептала Ирас.
— В какую одежду тебя одеть? — спросила Хармиан.
— Двойная корона. Мой лучший воротник, пояс и браслеты. Плиссированное белое платье и расшитый бусами плащ, которые я надевала для Цезаря несколько лет назад. Обуви не надо. Покрасьте хной мои руки и ноги. Дайте все это жрецам к тому дню, когда они должны будут положить меня в саркофаг. У них уже есть доспехи моего любимого Антония, те, что были на нем, когда он короновал моих детей.
— А дети? — напомнила Ирас. — Что с ними?
— Уедут в Рим, чтобы жить с Октавией. Я ей не завидую.
Хармиан улыбнулась сквозь слезы.
— Но это не относится к Филадельфу! Интересно, он повиновался Октавиану?
— Наверное.
— О, госпожа! — воскликнула растерявшаяся Хармиан. — Это не должно было так кончиться!
— И не кончилось бы так, если бы я не встретила Октавиана. Кровь Гая Юлия Цезаря очень сильная. А теперь оставьте меня.