Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Сам Есенин оставил свою трактовку в отрывке неустановленного произведения: «Фамилия моя древнерусская – Есенин. Если перевести ее на сегодняшний портовый язык и выискать корень, то это будет – осень. // Осень! Осень! Я кровью люблю это слово. Это слово – мое имя и моя любовь» (VII (2), 93 – «Я очень здоровый…», 1923).
Интересно, что сразу же после Октябрьской революции возникло представление о невозможности с помощью фамилии точно отразить индивидуальную сущность человека, зародилась надежда на создание какой-либо дефиниции для адекватной характеристики личности. А. Г. Гойхбарг во вступительной статье «Первый кодекс законов РСФСР» к одноименному юридическому документу высказывал надежду: «Быть может, через очень короткое время можно будет вычеркнуть целый ряд записей, напр. о регистрации браков, отсутствующих, перемены фамилий, если вместо фамилий будут введены более рациональные, более разумные различия отдельных людей». [2303] В самом
Любопытно, что попытки разгадать тайну происхождения фамилии Есенина не иссякают до сих пор. Так, в беседе с нами заведующий кафедрой литературы Рязанского государственного педагогического университета доцент А. В. Сафронов в 1995 году полушутя-полусерьезно предложил свою версию: безграмотный крестьянин-предок на вопрос писаря мог ответить «Я Сенин» и стать таким образом родоначальником фамилии, сведенной писцом в одно слово, тем более что на Рязанщине Сенины очень распространены (среди них, например, безвременно скончавшийся в 2000 г. поэт Анатолий Сенин). Еще при жизни Есенина его фамилия писалась иногда как «Ясенин» в соответствии с фонетическими особенностями «якающего» диалекта. Фамилия отца поэта в официальных бумагах порой обозначалась как «Ясинин». [2306]
Согласно новым разысканиям по родословию поэта его племянницы Н. В. Есениной (Наседкиной, 1923–2006), отец Есенина в первые годы работы в Москве писал свою фамилию с начальной буквы «Я» (например, на конвертах писем к сыну 1914–1916 гг. – Ясенин), так оформлено и на его визитной карточке как торговца в мясной лавке купца Крылова в Замоскворечье. [2307] Н. В. Есенина (Наседкина) сообщает: «В семейном предании было предположение, что фамилия “Ясенин” происходит от прадеда Осипа Климовича, который имел прозвище “ясень”, а фамилия Есенин образована от церковного слова “есень”, означающего осень. И вообще в Константинове до революции было много семей, фамилии которых образовались как от времен года, так и от явления природы: Зимины, Есенины, Ветровы и другие». [2308]
Кроме этимологизации фамилии предпринимались попытки найти смысл в имени поэта. Некоторые современники устанавливали созвучие сразу между двумя именами – фамильным и личным, находили особый смысл в вовлечении именных омофонов в авторские сочинения. С. Григорьев обратился к поэту со страниц книги 1921 г. «Пророки и предтечи последнего завета»: «Есенин! Ненько мое! Знаешь ли ты, что “нень” и есть звуковой образ твоего имени? Всякий несет карму своего имени. Творческое дело поэта – есть развертывание образа своего, данного ему в имени целокупно. “Мне навстречу как сережки прозвенит девичий смех”. Вы слышите, что это подпись развернулась: Сережки Есенина». [2309]
Есенин и сам имел склонность вовлекать в художественный контекст смысл имени, как бы погружать его этимологию в природную среду. Августа Миклашевская вспоминала о стремлении поэта этимологизировать ее имя, помещая его в рамки месяцеслова: «В стихотворении “Ты такая ж простая, как все” больше всего самому Есенину нравились строчки: “Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада” – и он повторял их». [2310]
Крестьяне с. Константиново, как и других мест, также считали важным, в честь какого святого нарекли младенца и благозвучно ли его имя. По свидетельству племянницы поэта Н. В. Есениной-(Наседкиной), в родном селе желали в день ангела: «Дай Бог тебе крепкого здоровья, а ангелу твоему – золотой венец». [2311] При имянаречении будущего поэта его бабушку Аграфену Панкратьевну опечалило, что ближайшим духовным покровителем оказался Сергий, потому что это же имя носил не нравившийся ей сосед; однако батюшка успокоил, что имя это хорошее и благоприятно скажется на судьбе человека. [2312]
Имянаречение младенца являлось основополагающим в жизни только что родившегося человека, понимая это, крестьяне Рязанской губ. проводили специальный ритуал, сопровождавшийся обрядовой родильной песней:
Ай, звали папá, пазывали папá,
Ай, юрзы, ай, мюрзы,
Ва новаю деревню молоденца кристить.
А ва новай ва диревни ни кала нет, ни двара,
Ни кала нет, ни двара – стаить банюшка нова!
Во этой ва банюшке каровать тисава.
А на этай караватки тут радильница лижить.
Тут родильница
А и хто ж ево знаить, как и имя ему дать!
Я и дам яму имя – брат Иванушка, Иван.
Ай, юрзы, ай, мурзы! [2313]
Жители с. Константиново рассуждают об обязательности имянаречения: «Младенец есть младенец. А потом его крестÕт обыкновенно, имя ему дают: Иван, или Сергей там, как говорится, такие там имена. Вот я Александр – значит, у меня Александр Спаситель, Александр Невский. Потому что родилсÕ в этот праздник». [2314]
Сама традиция нарекания именем восходит к библейской легенде, согласно которой Бог сотворил все земные существа и только человека (первочеловека Адама) наделил правом называния их. В Библии многократно сказано об этом – с объяснением сути имен, с их смысловой мотивацией: «И Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей » (Быт. 2: 19); «И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа » (Быт. 2: 23); «И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих » (Быт. 3: 20, со сноской по поводу имени Евы: «Жизнь»). В Библии подчеркивается, что собственные имена – «говорящие», с прозрачным смысловым наполнением. Показательно, что (по Библии) имена даются не только во время первого обращения к нарекаемым персонам, но часто знаменуют новый жизненный этап человека (например, до рождения детей первая женщина не носила имени Ева). Кроме того, звуковой (вероятно, и смысловой) облик имени менялся в результате какого-либо важного события в жизни человека. Так, когда Аврам зачал сына от служанки Агари, то услышал: «И не будешь ты больше называться Аврамом ; но будет тебе имя: Авраам ; ибо Я сделаю тебя отцом множества народов» (Быт. 17: 5); аналогично Сара, родив сына, стала Саррой (см.: Быт. 18: 5).
Эта традиция первого имени и его смены была закреплена в христианстве в ритуалах имянаречения при крещении и пострижении в монахи, при возведении в духовный сан (например, жительница г. Елатьма Касимовского р-на Рязанской обл. – урожденная Покровская Софья Семеновна, 1899 г. р., дочь священника из г. Сасово, стала монахиней – матерью Серафимой и схимонахиней Никандрой [2315] ). В народной практике эта христианская традиция имянаречения дополнилась обычаем давать прозвище, которое спонтанно возникает при совершении прозываемым человеком какого-нибудь удивительного поступка. Следовательно, согласно христианскому вероучению, имя собственное, данное всякому человеку, освящено божественным благоволением к нему, а в бытовой практике прозвище наиболее ярко высвечивает характерные черты личности.
Прозвищеподобные образы – творческое самопредставление
Идея наделения человека прозвищем продолжала жить не только в сельской, но и в городской среде, несмотря на бытование фамилий. И это особенно касалось Есенина, о появлении которого в Петербурге вспоминал В. С. Чернявский: «В то время он еще не носил своих знаменитых кудрей, но за трогательную и действительно “нездешнюю” наружность и “золотые флюиды” его наперерыв называли “пастушком”, “Лелем”, “ангелом”…». [2316] Образ пастушка характерен для раннего творчества Есенина, по 1918 год включительно: «Я пастух. Мои палаты…» (1914) и др.
Образ ангела, не менее типичный для есенинской поэзии, наибольшую известность в качестве прозвища (если можно так выразиться) применительно к поэту получил благодаря надписи Айседоры Дункан на окне в конце 1921 г., воспроизведенной Г. В. Ивановым: «Бриллиантом кольца она тут же на оконном стекле выцарапала: “Esenin is a huligan, Esenin is an angel!”». [2317] Подобное же двойственное восприятие Есенина американской знаменитой танцовщицей запечатлено в воспоминаниях А. Б. Мариенгофа и в его «Романе без вранья» (1927): «И вторично ее рот… приятно изломал русские буквы: “Angel!” Поцеловала еще раз и сказала: “Tschort!”». [2318] В «Моем веке, моих друзьях и подругах» А. Б. Мариенгоф (1960) тот же случай описывает словами: «А Есенина Айседора называла ангелом и в этом хотела убедить как можно большее число людей. Поэтому на стенах, столах и зеркалах она весьма усердно писала губной помадой: “Есенин – Ангель”, “Есенин – Ангель”, “Есенин – Ангель”». [2319] Сравните мнение самого поэта, высказанное в стихотворении «Мне осталась одна забава…» (1923): «Но коль черти в душе гнездились – // Значит, ангелы жили в ней» (I, 186). Дуализм «ангел – черт» хорошо известен в христианстве и отражен в народном мировоззрении, воплощен в фольклоре. Широко известное представление есть и на Рязанщине, «что по правую сторону человека всегда ангел, по левую – бес». [2320]