Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Шрифт:
Кроме часов, считалось стильным идти на дембель не с чемоданом, а с дипломатом, в котором должен лежать «дембельский альбом».
Дембельский альбом
Данный предмет материализует все доминантные отношения в форме летописи, иллюстрированной комиксами и фотографиями.
Сегодня некоторые полиграфические предприятия поставили производство дембельских альбомов на поток. Ныне их можно купить в книжных магазинах. Но это все-таки ширпотреб, не пользующийся (по отзывам продавцов), большим спросом. Настоящий альбом изготавливается вручную от страниц до винтов, которыми они скрепляются. Ведь структура его отдельных элементов
Из плотного картона вырезаются 24 листа, по числу месяцев жизни, потраченных на армию. Они покрываются черной тушью, в знак траура — дембель оплакивает это безрадостное время. Листы покрываются лаком, на котором можно сделать цветное напыление, наклеить аппликации, металлические виньетки и т. п. В эти виньетки вклеивают фотографии, рядом пишут тексты как сентиментальные, так и агрессивные, переписывая друг у друга набор стандартных и «глубокомысленных» изречений, пошлых рифм и неумных острот. Листы перекладываются кальками с графическими комиксами всех стадий доминантных отношений.
Обложку альбома изготавливают из чего придется, того, что смогут достать. Часто это бархат, который просят прислать из дома, или покупают в магазинах. Особо выдающиеся индивиды отрезают куски от сценического занавеса в клубе. Популярны в силу своего смыслового значения обложки из шинельного сукна или камуфляжной ткани, которыми обтягиваются две доски. Все это скрепляется специально изготовленными винтами.
Вокруг «дембельских альбомов» и «парадок» формируется микроиндустрия со своей микроэкономикой, с обменными и товарно-денежными отношениями и сферой услуг, охватывающие воинские части разных родов войск. Например, в Кишиневе (и, догадываюсь, не только там) десантный полк славился изготовлением прекрасных аксельбантов, которые десантники вязали из парашютных строп и продавали солдатам других родов войск.
Связисты могли выменять у них аксельбант на антенну «куликовку».1
Стройбатовцы поставляли на «всеармейский» теневой рынок машинки для татуировок и резиновые насадки для половых членов (так называемые штурвалы).
Некоторые одаренные личности в армии имеют шанс de facto повысить свой статус и/или свое материальное благополучие. Это художники, которые выполняют рисунки, слесари, изготавливающие на станках виньетки и закрутки, каптерщики и кладовщики, поставляющие необходимые комплектующие.
Дембель за все это готов платить немалые деньги. Например, готовый альбом у мастеров в известных нам частях стоил в советское время от 50 до 200 руб. Неквалифицированная работа, например, тушевание и лакировка листов, бесплатно возлагается на молодых, которые не без удовольствия приобщаются к оформлению чужой демобилизации, поскольку приобретают навыки и впечатления, которые им самим пригодятся через год.
По словам матроса Андреева (служил в 1980-е годы), человека, обладающего незаурядными художественными способностями, он до перехода в привилегированный статус «полтарахи» рисовал альбомы бесплатно, а после брал заказы уже за плату — 50 советских рублей за готовый альбом.{115}
За сорок лет существования дедовщины сложились определенные каноны «художественного творчества», воплощенные в «дембельских альбомах». Поэтика в дембельском фольклоре примитивна, но она и не претендует на высокую художественную эстетику. Язык дембельского альбома — сентиментальный кич, техника — шаблон, эстетика — вульгарный блеск. Но его смысл — память. «Здесь нет особой красоты, здесь память о друзьях и службе», — пишут солдаты в своих альбомах
Альбом — знаковая вещь и овеществленный знак, направленный на аккумулирование общественных ресурсов вокруг идеи коллективной и индивидуальной памяти. Его изготовление организует повседневную активность целого подразделения. Процесс изготовления дембельских альбомов, как модулей памяти, свидетельствует о начале восстановления индивидуальности.
В альбомных текстах и рисунках, сюжеты которых отличаются чрезвычайной агрессивностью, выражается компенсация за все унижение личного достоинства, которое переносит человек в армии. Компенсация происходит в области художественных образов. Когда их где-то не хватает, газеты сообщают об очередном расстреле караула сослуживцем, у которого сдали нервы.
Официальная власть за альбомы преследует и совершенно напрасно, поскольку дембельский альбом — это прежде всего институт апологии армии такой, какая она есть, со всеми ее недостатками. Механизм апологии составляют актуальные социально-знаковые системы и универсальные принципы построения мировоззрений. Люди не могут мириться с мыслью, которую сами формулируют как «два года жизни — псу под хвост», и вырабатывают отношение к армии, как к инициации, вследствие которой они якобы обретают истинное «трудное» знание о жизни, оппозиционное ложному «легкому». И двадцатилетние юноши с глубокомыслием старцев выводят в своих альбомах: «Кто был студентом, тот знает юность, кто был солдатом — знает жизнь», и тому подобные сентенции про правду жизни, про некую, данную им ценой страданий, мудрость.
Ни понятие патриотического долга, ни пресловутая «почетная обязанность» не составляют предмет апологии образа жизни вследствие цинизма, рожденного в несоответствии декларативных уставных принципов реальному армейскому беспределу. Апология образа жизни проходит в архетипических областях мировосприятия, с разграничением «правильного», но ложного бытия и «неправильного», но истинного инобытия. Не тривиальность армейского быта и службы, не постоянные унижения, но общий метафизический контекст — вот главный пункт апологии образа жизни солдата, пронизывающий сознание каждого и наполняющий его мессианской идеей. Дембельский фольклор буквально насыщен патетическими изысками на мессианские темы, вроде этого: «Чтоб кто-то мог сейчас держать в руках цветы, мы взяли в руки автоматы».
Переживание собственной миссии наполняет душу дембеля метафизическим плачем. В фольклоре они моделируют слезоточивые ситуации, представляя, как девушки (причем, не их собственные, а девушки обобщенного образа) им изменяют с «закосившими от армии козлами», а они, в силу своего высокого мессианского предназначения, охраняют их мирный, и, что самое обидное, — совместный сон. И вот солдат в своем мессианстве остается один в экзистенциальном, пограничном состоянии: по ту сторону рубежей — внешние враги, по эту — недружелюбные «шакалы»-офицеры, «шлюхи» и «закосившие от армии козлы». Но и здесь, и там есть точки опоры истинного мира: мать-старушка, которая одна, и ждет солдата, и его верный автомат, «который никогда не изменяет». Это экзистенциальное напряжение снимается описанным выше трикстерским комплексом.
Сюжеты армейского и лагерного фольклора — воспевание свободы и оплакивание неволи на фоне исключительности своего удела. Искусство экстремальных групп — это и средство социальной идентичности, и средство удовлетворения предельно обостренной потребности в свободе. С точки зрения семиотики знаменитый вопрос вора пианисту «а „Мурку“ можешь?» следует трактовать как, во-первых, — «идентично ли твое искусство нашим ценностям?», и, во вторых, — «принесет ли оно нам свободу понимания ситуации?».