Антропология права. Статьи, исследования

Бочаров Виктор

Антропологические методы исследования заняли главное место и в современной социологии, в которой они именуются «качественными методами». Социологи пришли к выводу, что «этнографические методы» крайне важны при изучении повседневности, находящейся сегодня в центре их внимания (Романов 2006: 72-75; Щепанская 2006: 58-69). Сведения, полученные посредством наблюдения «изнутри», нередко коренным образом отличаются от информации, добытой в ходе опросов, интервью (структурированных) или анкетирования.

И все-таки можно провести границу между антропологией и социологией. Если последняя преимущественно ориентирована на выявление иерархии, статусов, ролей или социальных сетей, то антропология изучает формы их воплощения, т. е. Культуру. Поэтому если для социолога главным вопросом является Почему? то для антрополога – Как? (Бочаров 2005: 57-64).

Сближение социально-культурной антропологии с дисциплинами, от которых она ранее дистанцировалась,

началось еще в 1960-х гг. Это объясняется крахом колониализма, появлением на политической карте мира вместо «туземных» территорий (колоний) новых государств современного типа. Поэтому антропологи стали привлекать концептуальный аппарат «европейских наук», а представители последних (экономисты, социологи, юристы, политологи), изучая «развивающиеся государства», не могли обойтись без данных, накопленных социально-культурной антропологией, а также апробированных ею методов исследования. В результате в рамках антропологии сформировались субдисциплины: политическая антропология, экономическая антропология, юридическая антропология, антропология возраста, лингвистическая антропология и др. Их интерес простирается не только на «традиционный сектор», расположенный преимущественно в сельской местности, но на и «современный», представляющий собой европеизированный жизненный уклад, локализующийся в крупных городах. В первом случае исследуется динамика социокультурных изменений, происходящих под воздействием западных культур, в чем антропология приобрела достаточный опыт еще в колониальный период. Во втором – в центре внимания оказывается сфера неформальных отношений в различных областях деятельности: политической, экономической и т. п. Исследуя реалии данных государств, ученые обнаружили, что под покровом внешних европейских форм может скрываться совсем иная жизнь, протекающая по неписаным законам, во многом обусловленным традициями. Без учета этого факта исследования какой-либо сферы общественной жизни оказываются малопродуктивными, т. е. научные выводы слабо отражают объективную реальность.

Так, экономист, привыкший оперировать разнообразными конкретными данными, отражающими экономический статус граждан государства, вскоре приходит к заключению, что они не соответствуют здравому смыслу. Например, анализируя официальные цифры по заработной плате, ценам и реальным доходам, он вынужден констатировать, что большинство людей при таких социально-экономических условиях просто не могут физически существовать. Однако, оказавшись на месте, исследователь обнаруживает, что эти люди не только выживают, но некоторые даже преуспевают, получая доходы от различных видов деятельности, которые никак не отражаются в официальных цифрах и отчетах. Этот неформальный сектор экономики в Африке в 80-х гг. в ряде стран составлял до 70 % (в среднем 50 %). В Индии же лишь 10-20 % всех средств производилось в формальной экономике.

В научный обиход ученых, занимающихся развивающимися странами, вошло понятие неформальной экономики, при которой фирмы не регистрируются, а зарегистрированные уклоняются от уплаты налогов. Их деятельность фактически не контролируется государством, а основная часть капитала – это «черный капитал». В деревнях та же картина. Владение сельскохозяйственными фермами также не регистрируется, а большая часть продукции минует регулируемые рынки. Налог на прибыль от продажи урожая часто не выплачивается, а некоторые сельские товары контрабандно переправляются через границу туда, где цены выше. Масштаб экономического предпринимательства за пределами формального сектора может быть громадным. Поэтому официальные источники, касающиеся доходов населения, всегда значительно отличаются от реальных.

Важную роль в «неформальных секторах» играет государство через коррумпированных чиновников, образующих теневые структуры внутри государственного аппарата. Они связаны с криминалом, частные «армии» которого гарантируют выполнение «черных» или коррупционных контрактов. Поэтому конкуренция на рынках подобных государств характеризуется не столько ценой, сколько борьбой за доступ к бюрократии, через которую поддерживаются отношения «черного рынка».

Исследователи отмечают, что неформальный рыночный обмен жестко структурирован, но не на основе контрактов, а на основе хорошо отлаженных, устойчивых социальных сетей, в которых репутация имеет первостепенное значение. Она же, как правило, базируется на традиционных статусах, определяющихся принадлежностью к определенной семейно-родственной группе, касте, общине и т. п.

Ученые фиксируют тенденцию по превращению криминальных моделей поведения в норму, которой готовы следовать большинство населения. В частности, формируются неписаные законы, предусматривающие суровые санкции за отказ играть по правилам теневых структур (Ален 1999: 412-436; Харрис-Уайт 1999: 437-464).

Подобного рода процессы обнаруживают себя и в сфере политики. Политические культуры (ПК) данных государств демонстрируют чрезвычайную устойчивость, сохраняя свою идентичность в условиях заимствования западных политических институтов (Бочаров 2006а: 34-42; Тишков 2006: 49-54). В результате деятельность последних во многом определяется не предписанными официально нормами, а традиционной политической культурой (ТПК) этнических образований, входящих в состав данных государств. ТПК представляет собой

формы естественно сложившихся отношений власти и управления, воспринимаемых акторами (участниками) как данные испокон веков, т. е. традиционные. Эти первичные виды власти, основанные на половозрастных и родственных характеристиках, а также ранние формы политической организации (клан, племя, вождество) продолжают сохраняться в большинстве афро-азиатских государств на низших уровнях иерархии, подчиняя себе в известной мере и сферу «высокой политики», формально выстроенной по западной модели. Поэтому там реально существуют авторитарные или «восточно-деспотические» режимы, несмотря на официально принятые, зачастую вполне демократические «на бумаге» формы правления.

Это же отчетливо прослеживается и на примере бывших среднеазиатских и кавказских республик СССР, в которых вопреки первоначальным демократическим устремлениям ныне достаточно заметен крен в сторону авторитаризма.

Высокий удельный вес «неформальных зон» в общественной жизни развивающихся государств обусловливает соответствующую концентрацию неофициальных юридических механизмов, осуществляющих регулирование в «зонах». Эти «механизмы» отождествляются антропологами с обычным правом, или неписаными законами (Бочаров 1999: 23-31). С точки зрения сравнительно-исторической школы права (Г. Мэн, М. Ковалевский и др.), в рамках которой данный термин появился, он относился исключительно к традиционным (первобытным) обществам, не имевшим письменности, и правом в полном смысле слова не являлся. По представлениям сравнительно-исторической школы, обусловленным эволюционистской методологией, право возникает лишь с появлением государства. На этих же позициях стоят современные позитивистские и нормативистские концепции права, сводящие обычное право к «обычаям, санкционированным государством» (Туманов 1986: 17). Тем самым обычное право также лишается самостоятельного статуса и отождествляется с государственным законом.

Современные же антропологи склонны понимать под обычным правом неформальные регуляторы поведения, которые возникают в устойчивых коллективах людей, будь то традиционное общество или же современные субкультуры (этнические, молодежные, криминальные и др.), поддерживаемые не государством, а общественным мнением, харизматичными лидерами, теневыми структурами и т. д. (Бочаров 2004: 173-199). Данный подход к обычному праву разрабатывается антропологией (антропологией права, или юридической антропологией) в рамках концепции правового плюрализма (Ковлер 2003: 25-36; Вудман 1999: 112-117).

Сегодня антропологи в целом ориентированы на исследование универсальных механизмов возникновения обычного права в традиционном обществе и в современном (в его субкультурах), а также на изучение общих закономерностей его функционирования и взаимодействия с государственным правом. Изучаются также религиозные системы права (мусульманское, индусское, конфуцианские правовые идеи) и формы их бытования в контексте современных политико-правовых образований.

С учетом веса «неформальных секторов» в общественной жизни афро-азиатских государств некритическое использование традиционных научных методов попросту непродуктивно. Не только статистические данные, находящиеся в официальном «обороте», не соответствуют объективной реальности, но и социологические методы (опросы, анкетирование, интервью) также не дают ожидаемых результатов, поскольку информанты зачастую боятся оглашать чужакам «секретную» информацию из-за возможных санкций со стороны теневых структур, а нередко и сами являются непосредственными акторами «неформального процесса». Получается, что именно социально-культурная антропология с ее базовым методом включенного (участвующего) наблюдения имеет наибольшие шансы на получение объективной информации, необходимой для полноценного научного исследования. Правда, и антропологам, скрывающим, как правило, предмет своего реального научного интереса, нередко приходится проявлять личное мужество при проведении полевых работ по мере того, как они приближаются к охраняемой теневыми структурами информации.

Сегодня, как уже отмечалось, объектом изучения антропологии являются не только развивающиеся общества, сохранившие архаические формы жизнедеятельности, но и индустриальные (и постиндустриальные) социумы. Это обусловлено резко возросшим культурным плюрализмом последних, т. е. наличием множественных этнических, молодежных, религиозных, криминальных субкультур в их составе. Во-первых, данные образования демонстрируют воспроизводство социальных структур, мировоззренческих систем, а также форм межличностного взаимодействия, характерных для архаических обществ, которыми традиционно занимается антропология. Яркий пример – армейская «дедовщина», воспроизводящая в основных своих чертах наиболее архаичные социальные системы, построенные на «возрастных классах» (Калиновская 1976). Данный феномен отмечен и в криминальной субкультуре (Самойлов 1990). Во-вторых, субкультуры представляют собой относительно замкнутые «миры», которые также регламентируют жизнь своих адептов неформальными предписаниями (обычным правом), не подлежащими разглашению «чужакам», так как носители субкультур зачастую вступают в конфликт с официальными законами. Это-то, представляется, и подвигло социологию на применение «качественных методов», которые, по сути, впервые были апробированы социально-культурной антропологией.