Анюта

Агеев Леонид Мартемьянович

— Ну хорошо, одна так одна!

— Со временем на обдумывание, конечно?..

— Конечно, конечно! Думайте сколько хотите, то ость в рамках ваших правил, я хотел сказать.

Вениамин начал подниматься, уступая место.

— А что это у нее глаза закрыты?

— Отдыхает, сосредоточивается перед матчем. Отключена.

— А фигуры за нее вы переставлять будете?

— Сама будет. Садитесь.

— Вы знаете — нет! Пожалуй, не сяду. Не стоит… Я и забыл совсем, у меня как-никак — принцип: с шахматорами не играем.

И он приветственно помахал ручкой одиноко сидякему в ожидании и поигрывающему палочкой загипсованному.

— Ну что ж… — Вениамин перешел

на Анютину сторону столика. — Хозяин, как говорится, барин. Да, а вы не скажете, во сколько тот весельчак… ну, который так славно тут вас первого разделал… фольклорист, как вы однажды выразились… когда он по выходным приходит обычно?

— Не при-де-е-ет! — торжествующе сверкнул линзами мстительный пораженец. — Не придет! На два дня раньше срока к себе домой укатил! Как и обещал: пчеле первого поражения, мол, уеду. И уехал! А бахвалился-то, бахвалился: нет, мол, братцы, придется мне до конца с вами отпуск коротать! Жидковаты вы супротив меня, жидковаты! Ха-ха! Покатил как миленький! Слон ему вчера в двадцать четыре хода мат поставил! Слон есть Слон! Вы вот с ним, вы с ним вот сыграйте! Со Слоном попробуйте!

— А он придет сегодня?

— Придет, непременно придет! Я вас представлю ому, если хотите, разумеется.

— Представьте… — Вениамин посмотрел ему вслед и включил питание Анюты — пусть осмотрится, пообвыкнет, прогреется…

Он сразу понял, что это и есть Слон. Линзоглазый, выпорхнув из-за столика, спешил навстречу тощему мужчине с огромным носом, напоминавшим слоновий хобот. Пожав на ходу руку Слона, он пошел рядом, нашептывая, жестикулируя и кивая в сторону Вениамина с Анютой. Слон слушал, поглядывая на них и постепенно замедляя шаг, потом остановился, постоял еще минуту раздумывая, и, решительно кивнув, направился к Вениамину:

— Приветствую вас.

— Здравствуйте! — ответил Вениамин, освобождая место.

— Гоша, — Слон ткнул большим пальцем в плечо липзоглазого, — мне все объяснил. Я согласен. — И он сел напротив Анюты. — Разрешите представиться: Сеня Слонкин. Для удобства можно — Слон.

— Анюта! — мгновенно ответила его соперница приятным, только чуть-чуть низковатым для женщины ее комплекции голосом.

Слон снял с доски белую и черную пешки и сунул руки под стол.

— В левой! — тут же выпалила Анюта и похлопала ресницами.

— Милости прошу — вам начинать.

Слон поставил пешки на место, и Анюта сделала первый ход. Слон, не раздумывая, ответил. Анютэ, и вовсе не раздумывая, сделала второй. Началось…

— Если стороны не возражают, я буду судьей! — спохватился линзоглазый, и хотя никто не прореагировал, молниеносно притащил из-за покинутого им столика скамейку и сел сбоку от играющих, опершись подбородком на табло времени.

На пятом ходу Слон достал сигарету:

— Разрешите? — и закурил после Анютиного кивка.

Как над нашей над доскоймировой пока покой!

протяжно продекламировала вдруг Анюта, и Слон закашлялся видимо, не в то горло попал дым…

Так… Все идет как по маслу. «Все системы работают отлично… Самочувствие…» Твое, Веня, самочувствие нормальное. А Анютино? Анюта подвести не должна; доску держит постоянно в поле зрения, запас энергии — более чем достаточный. Давай, Анюта, давай, милая!

Все столики опустели. Шахматисты, превратившись в болельщиков, плотно окружили Слона и Анюту.

Ox, ox, ox, ox!Ваш дебют весьма

не плох!

протараторила Анюта, похлопывая себя руками по бедрам, и начала атаку на левом фланге. Фигуры она передвигала не очень ловко, но аккуратно и точно ставя посредине клеточки. Слон больше не кашлял. Защищался он хорошо.

У товарища Слонавесьма позиция сильна!

польстила Анюта и тут же напала ладьей на белого слона противника. Слон долго думал, как спасти своего слоненка, додумался, и ему удалось даже на время сдержать натиск Анюты. Он сделал несколько явно отвлекающих ходов, над каждым из которых также подолгу думал, то и дело поглядывая на соперницу. Вениамину показалось, что одновременно он размышляет еще над чем-то, сейчас для него гораздо более важным. И вот перед очередным ходом Слон смиренно улыбнулся, вздохнул и, пристально глядя сопернице в лицо, произнес:

Проиграю — не забудураскрасавицу Анюту!

Анюта на мгновение замерла, хлопая ресницами и не находя, что ответить. Она даже легонько всплеснула руками. Вениамин прикинул в уме, сколько раз за эти мгновения полученный ею сигнал успел пробежать по цепи «память — воспроизведение эмоций», множа и увлекая за собой бесконечные производные, и Вениамину стало зябко. Наконец она сделала ход, и он впервые за всю партию оказался далеко не самым лучшим.

Вениамин пропустил мимо ушей новую прибаутку Слона, где рифмовались «волос шелковист» и «шахматист», поскольку очередной ход Анюты был не лучше предыдущего.

Ну, Веня, если так пойдет и дальше, стоять твоим призовым коням вместе с королем и колесницей в чужой конюшне. Эх вы, кони мои, кони! А впрочем… А впрочем — хотя бы и так! Хотя бы и так, Веня! Стоит ли жалеть-то? Ведь ты уже победил, ты уже сейчас победитель, и все равно, выиграет ли Анюта, проиграет ли, вничью ли кончится партия, — победишь ты. Посмотри только на них, на шахматистов, — и на Слона, и на всех его болельщиков: они забыли, Веня, с кем играют, забыли, что играют-то с машиной. Какие у них лица! С такими лицами с машиной не играют. Глянь на судью: сейчас линзы упадут с его горящих глаз! Он уже последний ноготь на пальцах догрызает! Не этого ли ты хотел, Веня, не для этого ли затеял все? При чем же тут результат партии? Получше поразмыслить — может, и полезней даже будет, если проиграет Анюта, нужней для дела. Конечно, тебе хочется еще и выиграть! Но найди, Веня, мужество быть выше, пренебречь частностью во имя главного.

Между тем, приободрившийся, окрыленный надеждами и удачей. Слон пошел напролом:

Раскрасавица Анюта!Расскажи нам, ты откуда?Что за грудь! Какая стать!Все боюсь перечислять…

Анюта, до этого еще поглядывавшая на доску, окончательно уставилась на Слона. Лицо ее расплылось в улыбке. Хорошо, что она хоть не обладала способностью краснеть и бледнеть! Только учащенно хлопающие ресницы выдавали, что происходит у нее внутри. А что происходило, знал один Вениамин. Этот чертов ограничитель воспроизведения эмоций! Как только тебя, Веня, угораздило установить на нем такой большой диапазон?! Сузить, в тысячу раз уменьшить надо было, одну махонькую щелочку оставить, черт побери! Но кто мог предположить, кто мог предположить?!