Анжелика в Новом Свете
Шрифт:
Надо было вставать и приниматься за дела; прежде всего ей хотелось приготовить сегодня какой-нибудь необыкновенный обед.
Анжелика была скиталицей. Куда только после Тулузы ни забрасывала ее судьба, и она повсюду научилась чувствовать себя как дома. Ей надо было совсем немного, чтобы окружающая обстановка показалась ей уютной. Сейчас, когда у нее была крыша над головой, жаркий огонь в очаге, все самое необходимое под рукой, удобная одежда, ей нечего было больше желать. Она легко обживала каждый свой новый дом и не привязывалась ни к одному из них. Скромная квартирка на улице ФранБуржуа, где она жила со своими маленькими сыновьями, оставила у нее более светлые воспоминания, чем дворец
Однако, с тех пор как она нашла мужа и сыновей, ею овладела жгучая тоска по собственному дому, где бы она, собрав их всех вместе, могла бы наконец отдаться заботам о них. Естественная потребность каждой женщины вновь и вновь восстанавливать свое разрушенное гнездо была жива в Анжелике. Какие только заманчивые планы ни строила она в это утро, а некоторые из них она решила осуществить, даже не дожидаясь отъезда французов.
В соседней комнате супруги Жонас прильнули к маленькому окошечку: чуть отогнув пергамент, они рассматривали, что происходит во дворе.
– Госпожа Анжелика, тут и часа не проживешь без волнения, – прошептал мэтр Жонас, с опаской оглядываясь вокруг, словно сейчас откуда-то из-под пола должен был выскочить черт. – Видимо, в Катарунк прибыл миссионер отслужить мессу для французских солдат… Иезуит.
При этом слове супруги так вытаращили глаза, что Анжелика едва сдержала улыбку.
В жизни этих гугенотов из Ла-Рошели произошла страшная трагедия. Однажды утром, проводив в коллеж своих маленьких сыновей, мальчиков семи и восьми лет, они так и не дождались их возвращения домой. Позже они узнали, что их дети, завидев процессию католиков, имели неосторожность остановиться, с любопытством разглядывая блестящие, расшитые ризы священников и золотые чаши, которые несли служки. Этого было достаточно, чтобы добрые души усмотрели в этом желание протестантских детей принять католическую веру и тут же отправили их к иезуитам. Как раз в те дни из города увозили целую группу детей протестантов, отнятых у родителей. Видимо, к ним и присоединили двух мальчуганов. Все попытки супругов Жонас отыскать их или хотя бы узнать, что с ними стало, оказались тщетными.
Поэтому можно было понять их сегодняшний ужас. Самой Анжелике волею судеб пришлось разделить бесчисленные опасности с гугенотами, вынужденными бежать из Франции, где гонения на них становились ужаснее с каждым днем, но она была католичка, воспитывалась в католическом монастыре, и один из ее братьев, Раймон, принадлежал к ордену иезуитов.
– Ну зачем же так волноваться? – сказала им Анжелика. – Мы, слава богу, не в Ла-Рошели. Я сейчас пойду и разузнаю все, что там происходит. Но я заранее уверена, что вам нечего бояться этого миссионера.
Во дворе она действительно увидела нечто неожиданное, но это, конечно, ничем не угрожало ее друзьям. У самого флигеля стоял переносной алтарь из резного позолоченного дерева. Высокие индейцы выравнивали его огромную тяжелую раму, которую снизу поддерживали на своих плечах два пленника, рядом стоял вождь, человек огромного роста, и величественными жестами отдавал распоряжения. На нем была шкура черного медведя, и в руках он держал копье. Острый профиль и приподнятая на выпирающих вперед зубах верхняя губа делали его похожим на смеющуюся белку. Проходя мимо, Анжелика решила, что с ним следует поздороваться, но краснокожему вождю даже в голову не пришло ответить
Старый Маколле, надвинув на брови свой красный шерстяной колпак, сидел с неразлучной трубкой в зубах на самом припеке около дома, он искоса быстро взглянул на Анжелику и сделал вид, будто не заметил, что она ему поклонилась.
В углу двора, за кладовой, Анжелика увидела Онорину и ее двух маленьких приятелей, сыновей Эльвиры. Дети с восхищением смотрели, как упражняется в игре на своем инструменте самый юный из барабанщиков. Это был хилый подросток лет тринадцати, он буквально утопал в своем голубом мундире, и огромная треуголка сползала ему на самый нос. Но его худенькие руки были наделены поразительной ловкостью и неожиданной силой. Он отбивал свои пассажи с такой стремительной быстротой, что даже не видно было, как в воздухе мелькали его палочки.
– Он обещал научить и нас, – задыхаясь от восторга, сообщила матери Онорина.
И хотя подставка под барабаном была выше девочки, она ничуть не сомневалась, что очень скоро она станет таким же виртуозом, как и этот маленький музыкант.
Анжелика оставила детей восхищаться талантом мальчика и, едва отойдя от них, наткнулась на Октава Малапрада.
– Сударыня, – с места в карьер начал он, – мы все-таки не дикари, чтоб питаться медвежьим жиром. Я хочу составить меню, которое бы соответствовало христианским вкусам. Вы не могли бы мне в этом помочь?
На «Голдсборо» он служил коком и одновременно выполнял обязанности провиантмейстера. Жители Бордо – гурманы с рождения. Певучий южный говор Малапрада невольно вызывал воспоминания о тех вкуснейших блюдах, что подают в каждой таверне Бордо: белые грибы, запеченные в сливках, или сочные бифштексы под знаменитым соусом из красного вина с луком.
Конечно, в этой варварской стране не приходилось ж мечтать о подобных деликатесах, во воображение истинного художника уже рисовало Малапраду те изысканные блюда, что можно приготовить из местных продуктов.
Вместе с Анжеликой он вошел в кладовую. Накануне он уже успел проверить запасы погребка, где хранились бочки с вином и пивом, а также склянки с водкой.
Анжелика, вероятно, очень бы удивилась, узнав, что в этот момент мысли о ней занимают воображение двух таких разных людей, – рыцаря Мальтийского ордена полковника де Ломени-Шамбора и его лейтенанта де Пон-Бриана.
Пон-Бриан возвращался со своими товарищами, траппером Л'Обиньером и лейтенантом Фальером, с эспланады, где священник только что отслужил мессу. Он успел заметить Анжелику, когда она входила в кладовую, и застыл на месте.
– Она! О, эта женщина! – простонал он. Л'Обиньер сокрушенно вздохнул:
– Неужели у тебя это еще не прошло? Я-то думал, проспишься, и вся дурь вылетит из головы.
– Помолчи уж, если ничего не смыслишь в этих делах! Неужели ты не понимаешь, что такую женщину можно встретить только раз в жизни? Нет слов, она прекрасна, но это еще не главное. Я уверен, я чувствую, что эта женщина умеет любить… что она владеет в совершенстве искусством любви.
– Ты что же, взглянул на нее и сразу все понял? – с иронией в голосе спросил Л'Обиньер. – Неужто обязательно крутить любовь с белой женщиной? Тебе что, мало дочери вождя Фаронхо? Ведь ты царь и бог у себя в форте на Сен-Франсуа, и к твоим услугам там любая дикарка!