Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Признаюсь, — сказал Жослен, — мне сложно беседовать с вами на подобные темы, так как я начинаю понемногу забывать латынь. Но мой брат говорит на ней изящнее, чем на французском и…
— Вот одна из самых больших бед, которая губит Францию! — воскликнул пастор. — То, что мы не можем молиться своему Богу, да что я говорю, всеобщему Богу, на родном языке и от всего сердца, а вынуждены пользоваться этими латинскими заклинаниями…
Анжелика жалела, что закончились разговоры о высоких приливах и судах, о необыкновенных животных, похожих на змей или огромных ящериц с щучьми зубами, способных убить быка, и о гигантских как корабли
— Протестант или нет, дочь моя, этот человек — наш гость и он останется здесь столько, сколько пожелает.
Несколько мгновений спустя баронесса и Ортанс вошли в кухню.
Гость очень учтиво поклонился, но не поцеловал руки и не расшаркался. Анжелика подумала, что он определенно простолюдин, но, не лишенный хороших манер, к тому же гугенот, и немного увлеченный.
— Пастор Рошфор [59] , — представился он. Я направляюсь в Секондиньи, откуда родом, но проделав долгий путь, я подумал, что смогу отдохнуть под вашей гостеприимной крышей, мадам.
59
Шарль де Рошфор (1605–1683), пастор французской протестантской церкви в Роттердаме. Несколько лет провел в Вест-Индии, по возвращении написал книгу «Естественная история и история нравов Антильских островов Америки». Впервые эта работа была опубликована в Роттердаме в 1658 году.
Хозяйка дома уверила его, что он желанный гость, и хотя все они ревностные католики, это не мешает им быть терпимыми, как велел добрый король Генрих IV.
— Это именно то, на что я надеялся, придя сюда, мадам, — продолжил пастор, склонившись в еще более низком поклоне, — должен признаться, мои друзья поведали мне, что у вас долгие годы служит человек немецкого происхождения, принадлежащий, судя по всему, к реформистской церкви, вероятно лютеранин. Кроме того, я только что видел его, это Гийом Лютцен. Он уверял, что у вас я непременно найду приют на ночь.
— Вы можете не сомневаться, месье, оставайтесь столько, сколько пожелаете.
— Мое единственное желание — служить Господу, чем могу. И именно Господь вдохновил меня прийти сюда, чтобы увидеться с мессиром бароном, вашим супругом, мадам… так как мне надо ему передать…
— У вас есть поручение для моего мужа? — сильно удивилась мадам де Сансе.
— Не поручение, а скорее, миссия. Сожалею, но я не могу поделиться ею ни с кем, кроме него.
— Разумеется, месье. Кроме того, я уже слышу стук копыт его лошади.
Вскоре явился барон Арман. Его, должно быть, предупредили о нежданном госте, но он не оказал визитеру обычного радушия. Он казался напряженным и встревоженным.
— Правда ли, месье пастор, что вы прибыли из Америк? — поинтересовался он после положенных приветствий.
— Да, мессир барон. И я был бы рад переговорить с вами с глазу на глаз об одном известном вам человеке.
— Тише! — произнес повелительно Арман де Сансе, бросая тревожный взгляд на дверь.
Он добавил немного поспешно, что их дом в распоряжении месье Рошфора и что он волен просить у горничных все необходимое. Ужин подадут через час. Пастор поблагодарил и попросил
«Неужели ему не хватило ливня? — подумала Анжелика. — Смешные люди эти гугеноты! Правду говорят, что они не такие, как все. Я спрошу у Гийома, он тоже моется по любому поводу. Наверное, у них так принято. Вот, должно быть, почему они все такие скованные и ранимые, как Лютцен. У них, видимо, до того начищенная и чувствительная кожа, что им больно… Как и тот недотепа Филипп, который все время испытывает потребность мыться. Несомненно, этот чрезмерный уход за собой доведет кузена до ереси. Тогда его, может быть, сожгут, и правильно сделают!»
Когда гость направился к двери, чтобы попасть в комнату, отведенную ему мадам де Сансе, Жослен, со своей обычной резкостью, схватил его за руку.
— Еще один вопрос, пастор. Чтобы найти работу в американских странах, необходимо, наверно, быть богатым или приобрести должность корабельного знаменщика, или хотя бы профессию ремесленника?
— Сын мой, Америки — свободные земли. Там никто ничего не требует, но там нужно работать усердно и тяжело, а также защищаться.
— Кто вы, незнакомец, и по какому праву позволяете себе называть этого молодого человека вашим сыном в присутствии его родного отца и меня, его деда?
Голос старого барона звучал враждебно.
— Я пастор Рошфор, мессир барон, к вашим услугам, но без епархии и только проездом.
— Гугенот! — прогремел старик. — К тому же из проклятых стран…
Он стоял на пороге, опираясь на трость, но пытался держаться как можно более прямо и для этого даже снял свой широкий черный плащ, который обычно носил зимой. Его лицо показалось Анжелике таким же белым, как его борода. Ей почему-то стало страшно, и она поторопилась вмешаться.
— Дедушка, месье весь промок, и мы пригласили его обсохнуть. Он рассказывал нам о своих путешествиях.
— Пусть так. Не скрою, я восхищаюсь отвагой, и когда враг является с открытым забралом, то он, конечно, достоин определенного уважения.
— Месье, я пришел не как враг.
— Избавьте нас от ваших еретических проповедей. Я никогда не принимал участия в ученых спорах. Я старый солдат и ничего в них не смыслю, но предупреждаю вас, что в нашем доме вы не обратите ни единой души.
Пастор издал еле заметный вздох.
— Уверяю вас, я вернулся из Америк не как проповедник, жаждущий обратить кого бы то ни было в свою веру. В нашу церковь верующие и любознательные приходят по доброй воле. Мне хорошо известно, что члены вашей семьи ревностные католики. Очень сложно обратить людей, чья религия основана на древнейших предрассудках, и которые считают себя единственно правыми.
— Значит вы признаете, что вербуете сторонников не среди праведных людей, а среди нерешительных, разочаровавшихся честолюбцев и расстриженных монахов, счастливых видеть свои распутства освященными?
— Мессир барон, вы слишком скоры в своих суждениях, — сказал пастор, чей голос становился тверже. — Даже некоторые высокопоставленные лица и католические прелаты уже перешли в нашу веру.
— Вы не открыли мне ничего нового. Гордыня может ослабить даже лучших. Но мы, католики, имеем то преимущество, что нас поддерживает молитвами вся церковь, наши святые и наши мертвые, тогда как вы, в вашей гордыне, вы отрицаете это заступничество и заявляете о своем праве на личное общение с Богом.