Апогей

Явь Мари

Поездка по плохим дорогам и объездным путям проходила в большинстве своем в молчании, потому что я была слишком увлечена собственными ощущениями и пейзажем за окном. И хотя машины я не любила — непривычно, быстро, порядочно трясло — я готова была смириться и с этой необходимостью, лишь бы выбраться из виллы. И пусть это было всего лишь игрой воображения: видя лес и горы за окном, я верила в свою свободу.

— Пожалуйста, не высовывайтесь из окна. — Настойчиво попросила Франси, когда я, осмелев, решила почувствовать себя птицей.

Думаю,

выглядела я исключительно глупо и по-детски, смотря на мир так, словно впервые его увидела. В тот день я поняла, как сильно скучала по этому чувству — свободы, не ограниченной никакими контрактами. И потому мысли о возвращении заставляли морщиться, хотя я и была избалована там донельзя широким выбором развлечений. Все это — книги, фильмы, музыка, прогулки, вкусная еда, видимость заботы — было просто заменой того, что у меня забрали. Но я не слишком отчаивалась по этому поводу, все еще веря, что мне осталось терпеть подобную жизнь чуть больше двух лет. Ну… признаю, «терпеть» слишком громкое слово.

— Некоторые дороги сильно разрушены. — Проговорила Франси, когда я, после ее просьбы закрыть окно, села ровно в своем кресле. — До Дуомо придется идти пешком.

Я молча кивнула, следя за тем, как звук мотора привлекает внимание редких жителей руин. Эти дикие голодные взгляды, грязные, бледные лица, поношенная одежда. Всего лишь час езды от пика роскоши до края бедности.

Спросив Франси о том, как бедолаги здесь выживают, я узнала, что каждый день в город приезжают грузовики с гуманитарной помощью из Центра. Здорово, что правительство не забывает о живущих в бывших мегаполисах и пытается им помочь, подумалось мне. Но я ошиблась. На самом деле, по словам хранительницы, это было просто видимостью помощи. В городе велись настоящие войны за еду, чистую воду и территории, а с этим правительство помогать не собиралось.

Теперь мне казалось, что охраны все-таки маловато, однако заметив мое беспокойство, Франси авторитетно заявила, что днем нам ничего не угрожает, и что мы не будем посещать злачные районы. И… хотелось в это верить.

Пешком пришлось идти недолго, всего пару кварталов до Кафедрального Собора, точнее того, что осталось от этого прекрасного святого места. От ста тридцати пяти высоченных шпилей целыми осталось не больше десяти, полностью разрушен фасад и смотровая площадка, с которой раньше люди могли любоваться видами города и Альпами, разбиты драгоценные витражи.

И все же, смотря со стороны на развалины готического собора, я не могла не заметить оставшийся отпечаток величия и мощи, которыми некогда дышали эти стены.

— С вашего позволения. — Остановил меня один из охраны, когда я собралась пройти вперед, чтобы увидеть алтарную часть.

Получив это позволение, мужчина оставил нас за своей спиной, уходя на разведку.

А я продолжила восхищаться размерами храма и пыталась представить степень его величественной красоты в прошлом, осторожно ступая

по каменной крошке и битому стеклу. Толпы людей некогда теснились под этим сводом, а теперь из постоянных посетителей собора остались лишь ободранные, пугливые голуби.

Когда охранник вернулся, перебросившись парой слов с моей хранительницей, Франси сообщила, что пора закругляться.

— Мы же только пришли. — Пробормотала я недовольно. — Я еще не увидела статую Варфоломея и египетскую порфировую ванну.

— Поверьте, от них мало что осталось. — Заявила Франси. — А теперь, не могли бы вы не упрямиться и пройти к машине?

— В чем дело? — Нахмуренно спросила я, после чего прислушалась, понимая, что причина их беспокойства заключается в постороннем присутствии. — Там кто-то…

— Именно поэтому вам лучше последовать моему совету. — Настоятельно порекомендовала хранительница, на что я кивнула.

Мне не хотелось встречаться с теми, кто объявил собор своим домом, и речь тут, конечно, не об ангелах господних. И я послушно проследовала за Франси… первые пару метров.

— Слышишь? — Испуганно бросила я, оборачиваясь.

Вопрос был довольно глупым, потому что грубый крик боли и несогласия был слышен и на Аляске.

— Пойдемте. — Она совершенно точно не видела в этом причину для остановок или, что еще хуже, попыток помощи тому бедолаге.

— А если его убьют…

— Это совершенно нас не касается. — Ответила хладнокровно хранительница, беря меня под локоть и настойчиво ведя наружу.

— Там кому-то реально нужна помочь. Вас это может и не касается, но… — Не знаю, что я возомнила о себе в тот раз, но их наплевательское отношение ко всем людям, кроме тех, которые могли бы быть им полезны, раздражало. — Сколько их там? Двое? Трое?

— Двенадцать. — Вставил разведчик, и я взмахнула руками.

— Для вас это проблема? Пока мы тут рассуждаем, кому-то…

— Эй, Бернардо, у нас гости! — Грубый голос заставил меня умолкнуть и обернуться. — Идите все сюда, я нашел кое-кого получше того bambino.

Мой конвой остановился, Франси завела меня за свою спину, решая уладить все, не прибегая к насилию.

— Мы уже уходим.

— Да черта с два. — Хохотнул один из уличной банды, развязной походочкой заправского гангстера подходя ближе. Через какую-то секунду к нему присоединились дружки, выползая из углов, как тараканы. — Бернардо, скажи, что им придется задержаться.

Под смех и свист своих ребят вперед вышел босс, ведя себя так, словно во все времена держал итальянскую мафию за причинное место. Огромный, играющий мускулами самец, который при всей своей впечатлительности не имел и шанса против одной только Франси.

— Нам всем будет лучше решить это мирным путем. — Тем же полным благоразумия тоном обратилась к нему хранительница. — Мешать кому-либо не входило в наши планы.

— Да ты и не помешала, крошка! — Послышалось из обступившей нас полукольцом толпы.