Апокалипсис вчера: Комментарий на Книгу пророка Даниила
Шрифт:
Кончилось тем, что авиационная красотка отдала пареньку мой паспорт, развернулась и ушла. Понятия не имею, в чем уж там они не сошлись. Парень на пальцах показывал, что еще не все потеряно – сейчас мы с ним еще куда-то пойдем, и все станет ОК. Но я решил не рисковать. Если уж он планировал бежать с моими деньгами, то делать это нужно было прямо сейчас. Поэтому, как только за девицей хлопнула дверь «Посторонним вход воспрещен», я левой рукой взял парня за футболку, а правой выгреб из кармана его джинсов свои бабки. Сдать билет я успел в последний момент. С наскоку улететь в Тибет не получилось.
3
Следующие два дня я провел в городе Чэнду. Именно два дня ушло на то, чтобы оформить официальное
Самолет вылетал очень рано утром. Во время полета я планировал немного поспать. Но вид из окна оказался таким восхитительным, что спать я передумал и все два часа лету проторчал перед иллюминатором. Внизу лежали горы. Они были громадны. Пейзаж напоминал в гневе скомканную бумажку высотой восемь тысяч метров и длиной в два месяца езды.
Потом самолет приземлился. Я вышел из здания аэропорта и попробовал закурить. Сигарета грустно потухла. Столица Тибета лежит на высоте четыре с половиной километра. Здесь слишком мало кислорода, чтобы хоть что-то могло нормально гореть.
До города я ехал в автобусе. Ехать было далеко. Несколько раз автобус глох прямо на ходу. Водитель выходил из салона и копался в моторе. Волосы у него были заплетены в длинную косу, а в уши вставлены украшения из морских ракушек. Спина пиджака вся перепачкана, а в прическе запутались травинки. Ясно, что ночевал этот парень на улице. Говорят, у тибетцев до сих пор полиандрия (многомужество). Возможно, сегодня была просто не его очередь занять супружеское ложе.
Иногда я засыпал, а через минуту просыпался от удушья. Я открывал глаза и видел вокруг все те же горы. Они были крошащиеся, пыльные. Шоссе петляло вдоль берега мутной реки. Особо священные места на берегу были отмечены выцветшими гирляндами и флажками. Я опять засыпал. По шее стекал липкий пот. Дышать было нечем. Потом впереди наконец показался дворец Потала – резиденция священных Далай-лам.
4
Если кто-нибудь станет рассказывать вам, как, приехав в Тибет, сразу лихо побежал по делам, – не верьте. Первые сутки в этих чертовых высотах новоприбывшие лежат трупами: горная болезнь. Отсутствие кислорода, зашкаливающая солнечная радиация – даже лежа в постели, ты чувствуешь себя так, будто только что бегом взобрался на четырнадцатый этаж. Малейшие движения вдруг становятся невыносимы. Резко встал – потерял сознание. Пробежался – слег с сердечным приступом. Плюс постоянно болит голова и клонит в сон.
Остаток дня я тупо просидел на ступенях собственного отеля. Заняться было нечем. Рядом со входом в мой отель сидел неподвижный тибетский старик. За то время, которое я провел в Лхасе, он ни разу не пошевелился и не сменил позу. Не знаю, может быть, он давно умер. Отель располагался в двух шагах от главного лхасского святилища, храма Джокханг. По улицам в любое время суток шли толпы паломников. Прежде чем войти в сам храм, благочестивые буддисты должны совершить «кору»: обход вокруг святилища. Особенно набожные не идут, а ползут. Поклон, лечь на землю, встать. Шаг вперед, снова поклон.
У паломников в кровь разбиты колени и ладони. Я смотрел на них и не мог понять: зачем? Лбом биться в каменные плиты ради того, чтобы в следующей жизни родиться в теле получше? И снова начать бить поклоны, чтобы потом родиться еще удачнее, – и так без конца?.. Где тут логика? Тогда уж лучше отжигать в этой жизни – ее ты по крайней мере помнишь, а предыдущие жизни нет.
Джокханг – самый древний храм Тибета. Он был построен ровно полторы тысячи лет назад. Место для строительства выбирали тщательно. Жрецы и астрологи провели необходимые обряды и выяснили, что глубоко
Улицы вокруг него тесны и извилисты. Я ходил мимо храма пять дней подряд, но все равно каждый раз терял ориентацию в узких проходах. Как-то в тупичке возле небольшой часовни наткнулся на молодую женщину. Ее костюм был весь увит пестрыми ленточками. Женщина в прострации смотрела прямо перед собой. Обе ее бесформенные груди были вывалены наружу, и к каждой присосалось по взрослому мужчине. По их подбородкам стекало женское молоко.
Перед входом в храм всегда толчея и давка. Закончив обход вокруг святилища, паломники протискиваются внутрь. Оказаться в столь священном месте всем им немного страшно. Чтобы нервничать не так сильно, они громко повторяют свои мантры. Так продолжается уже пятнадцать веков подряд. За это время каменные ступени храма стерлись, а уж сколько масла здесь было сожжено – невозможно и сосчитать. Паломники на коленях вползают внутрь и лбами бьются в запертые небеса. Им сказали, что Бога нет, небеса пусты, никто там не ждет их молитв и надеяться не на что. Но они все равно приходят и стучат.
Джокханг был самым первым храмом Тибета. А сегодня остался последним. Лежащие вокруг Лхасы монастыри разрушены и пусты. Монахи разбрелись, тибетская история завершена. Но тибетцы все равно приходят в свой храм. Они не понимают, как жить, если все давно кончилось.
Духота внутри храма страшная. Темно, дым, и лишь иногда из дыма проступают хищные лица тибетских богов. Внутри Джокханга расположены десятки тесных часовенок. В каждой стоит статуя божества. Вряд ли тибетцы помнят имена их всех, но обходят старательно и каждому наливают в подсвечник немного маслица. Оскаленные пасти, ощетинившиеся когти. Тибетцы, кланяясь, входят внутрь, касаются руками статуи, а потом зачерпывают из подсвечников расплавленной масляной жижи и мажут ею детей. Дети верещат от страха и боли, но это временно. Скоро они подрастут и точно так же потащат в Джокханг уже собственных малышей. Потому что куда еще им идти, если ламы говорят, что никакого Бога нет?
Умные ламы смирились: надеяться не на что, мир лишь иллюзия, и все есть пустота. Если смерть невозможно победить (решили они), то ее можно попробовать полюбить. Мудрые монахи из монастыря Сэра набили руку в своих религиозных диспутах. За несколько веков ежедневных споров они отточили аргументы до такой остроты, что теперь аргументами можно резать колбасу. Ламы способны кому угодно объяснить: настоящая жизнь – это смерть еще при жизни. Чтобы жить счастливым, нужно ничего не желать, ни на что не надеяться, никого не любить. Но тибетские крестьяне таких тонкостей не понимают. Они надеются. Мужчины с вплетенными в волосы ракушками, женщины в широкополых шляпах, горбатенькие старушки. Они приходят к своему храму и бьют поклоны, потому что если смерть неизбежна, значит, и весь этот мир затевался зря. Значит, и смысла во всем на свете нет.
Но он должен быть. Я сидел на ступенях своего отеля и смотрел, как вокруг храма брели паломники. Бабушки с тысячей косичек. Девицы в спортивных костюмах. Мужчины в грязных пиджаках. Женщины с прикрученными к спинам детьми. Колготки на попах у детей распороты, чтобы те не отвлекали родителей от поклонения и могли какать прямо на ходу. Эти люди продолжали стучать в запертые небеса. Они все еще верили: им могут открыть.
5
Прогуляться по городу я смог лишь через день. Голова больше не болела. Вернее, болела, но не очень сильно. Я дошагал до соседнего квартала, выпил там кофе и решил съездить в горы. Там, не очень далеко от Лхасы, располагался монастырь Дрепунг. Мистическое сердце Страны снегов.