Апокриф Аглаи
Шрифт:
– Немедленно спускайся, и пойдем вместе в секретариат.
Драбчик не желал вступать в дискуссию.
– Спускайся, Адам, – весьма миролюбиво сказал я. Произнося эти слова, я окончательно протрезвел и, хоть не был уверен, что нам грозят неприятности с полицией за порчу дверей, но зато ни секунды не сомневался, что в следующем семестре мы не будем работать в одной школе с Драбчиком. Вопрос был только в том, на чью сторону встанет Пуэлла. На чью сторону она сможет встать.
– Уже спускаюсь. – Адам взглянул на меня и шел, уже не сводя с меня глаз. – А ты, кузен, не бзди. В конце концов, ничего не произошло, а за дверь я заплачу…
И тут он даже не бросился на Драбчика, а, скорее, пнул его, пнул в челюсть.
– Руки вверх, пан Фелек, – сказал он, – а ты, кузен, обыщи старичка. Может, у него с собой ключи.
– Адам…
– Войтек, давай не будем спорить. Мне ведь теперь все равно. Я должен туда попасть. Теперь уже должен. И у меня есть оружие, – он что-то поправил в пистолете, – но, в отличие от химика, я снял его с предохранителя. А ты сними с него пиджак и галстук… Свяжи его. Кляпа в рот не нужно, если желает, пусть кричит в свое удовольствие.
Я сделал то, что он велел, но руки у меня дрожали. Я предпочел не проверять, действительно ли Адам настроен так отчаянно и решительно, как выглядит. Я вытащил у Драбчика из кармана две связки ключей, связал ему галстуком руки за спиной, ноги обмотал пиджаком.
– Как следует, как следует.
Я обмотал как следует. Химик все так же был без сознания, галстук у него был весь в крови. Надо думать, он лишился зуба. И, наверное, не одного. «Ну Адам и врезал ему», – с каким-то идиотским удивлением подумал я. Я испугался, что Драбчик задохнется, и стал усаживать его у стенки, смутно припоминая, что лежа дышать трудней. Адам грубо отпихнул меня.
– Без телячьих нежностей, а то он тебя сейчас прихватит, и мне лишние хлопоты.
– Адам, ты что, не видишь, что ты ему сделал?
– Вижу, вижу. – Голос у него был как у автомата. – Давай подбирай ключ. Пан Фелек, руки можете опустить, но без глупостей. Вы человек разумный.
Я поднялся по железной лесенке и начал совать в замок ключи. Совладать с дрожью рук мне не удавалось, и потому продолжалось это страшно долго. Однако удивлялся я куда меньше, чем следовало бы. У меня просто не было на это времени. И отсутствовала дистанция. А кроме того, даже мне стало очевидно, что за дверью что-то кроется и вся эта идиотская ситуация вовсе не является конфликтом из-за вторжения на склад старых парт. Но когда предпоследний ключ из второй связки наконец повернулся, я увидел лишь продолжение пыльной лестницы, заставленной картонными коробками.
– Адам, даже если у них тут что-то и было, – пришибленным голосом сказал я, – то они все вывезли.
– На какие шиши? – усмехнулся Адам. – У Советов под конец не хватило денег даже на то, чтобы снять космонавта с орбиты, бедняга вращался вокруг Земли на год дольше, чем планировалось. А что уж говорить об этом. Что-то обязательно осталось. Пан Фелек, убери эти коробки с дороги.
Мы со сторожем подхватили первый ящик и чуть не перевернулись: он был пустой. Потому я ногой отшвырнул остальные и первым вошел в обсерваторию. Сторож щелкнул выключателем, Адам нервно схватил его за руку, но ничего страшного не произошло, только лампочки загорелись. Но и дальше был тот же склад рухляди: сплющенные глобусы, доски на треногах, деформированные модели геометрических тел. Адам у нас за спиной еще раз оглянулся на Драбчика, который потихоньку начал шевелиться и что-то бормотал.
– Задница он все-таки, – буркнул Адам и следом за нами поднялся наверх.
– Где ты отработал такой удар ногой? – поинтересовался я, а сам соображал, что же дальше.
Адам только пожал плечами и принялся перекидывать рухлядь. Какие-то вещи с ужасающим грохотом скатывались по металлической лестнице.
– Слушай, некогда. Сюда может еще кто-нибудь припереться. О!
И я тоже воскликнул: «О!»,
– Пан Фелек, что это? Вы когда-нибудь это видели?
– Понятия не имею. – Сторожа трясло, то ли от выпитого, то ли от холода, то ли от переживаний этой ночи. Однако он подошел поближе и с любопытством уставился на устройство. – Тут что-то по-русски написано…
– Как это включается?…
– Адам, – вмешался я, не без страха оглядываясь на лежащего Драбчика, чьи ноги мне были видны в проеме дверей. – Успокойся. Ты выиграл. Тут действительно что-то имеется. А теперь пошли.
– Сейчас? Ты шутишь. – Он принялся бессистемно щелкать выключателями и, видимо притворяясь, будто делает это мимоходом, одновременно говорил: – Ты о чем-то спросил? Ага… Я тебе еще много чего не рассказал, например про то, что, когда начали ломать тот дом на Желязной улице, я вытаскивал с рабочими пианолу буквально под ковшом экскаватора, короче, едва успел. Хорошо, что я уже здесь работал и было, куда ее пристроить. А насчет пинка… Как-то еще в детстве я прочел, что двое грабителей напали на балетмейстера Большого театра, и он применил этот прием. Меня это страшно восхитило, и я начал тренироваться в отсутствие матери, а потом испробовал, когда Лильку пытались похитить, – он взялся за какой-то рычажок, – ну, и оказалось, что я еще не забыл.
– Слушайте, мне же нужно в полицию позвонить, – вдруг заканючил сторож.
– Еще минутку, – пробормотал Адам.
Я было собрался сказать, что мы только время зря тратим, но тут произошло нечто поразительное: на пульте вспыхнули огоньки.
20
Мы замерли. Только Драбчик шумел внизу; похоже, он сполз на пол и переворачивался с боку на бок. Наверно, пытался встать. Лампочки мигали, у самого окна засветились экраны, которых мы раньше не замечали, по ним пробегали колонки цифр.
– Ну и что? – спросил Адам.
Я подошел, положил ему руку на плечо.
– Ничего, – бросил я. – Ты что-то сделал, только непонятно что.
Он фыркнул от злости.
– Без тебя вижу. Но что дальше, кузен? Что дальше?
Сторож плаксивым голосом снова завел про полицию, видимо, мобилизованный звуками, доносящимися снизу; Клещевский взмахом руки, как дирижер, велел ему умолкнуть. Я видел, что открытие возбудило его, но в то же время вызвало раздражение. Он прикоснулся к тайне, которой суждено остаться нераскрытой. Без технической инструкции у нас были бы трудности и со включением стиральной машины, а что уж тут говорить. Дальнейшее нажимание разноцветных кнопок оставалось безрезультатным. Цифры на экранах после хаоса первых минут расположились рядами от нуля до девяти – у меня это вызвало ассоциацию с плоским графиком кардиограммы остановившегося сердца. Устройство не хотело оживать. Наконец это дошло и до Адама, который с грустной улыбкой коснулся клавиатуры. Раздались мяукающие звуки, словно при настройке инструментов электронного ансамбля.
– Ну что? – невесело произнес он. – Остается только что-нибудь сыграть. Отвратительное звучание, верно? – Он обернулся ко мне. – Пластиковая дешевка. – И я услышал, что он начинает выстукивать первые такты вальса «Франсуаза». Сторож бросился к пистолету, лежащему на пульте, но Адам оказался быстрее. – Спокойно, пан Фелек, спокойно.
– Пан учитель, – снова заканючил тот, – вы, что ли, для того побили пана химика, чтобы наигрывать тут мелодийки? Я же должен сообщить… И что еще скажет пани директор? Если бы от этого какой прок был…