Апокриф
Шрифт:
Короче, Стиллер вынужден был ввязаться в авантюру, исход которой для него был не вполне ясен.
Последовал обмен предельно жесткими нотами, в которых каждое из правительств обвиняло противную сторону в «эскалации конфликта» и «поддержке религиозных экстремистов, безнаказанно убивающих мирных граждан». Надо заметить, что и те и другие в таких своих утверждениях были правы…
Обе страны стали перебрасывать войска к границам спорной территории. Радикалы всех цветов в устье Смилты были в восторге и сделали все от них зависящее, чтобы не дать конфликту как-нибудь невзначай затухнуть: выстрелы и взрывы следовали ежедневно, кровь полилась ручьями, обещая в недалеком будущем —
Боевые группы, гоняясь друг за другом по зоне конфликта, в пиковых ситуациях не прочь были перейти соответствующий дружественный рубеж, что вызывало неизбежные перестрелки преследователей с воинскими частями, в расположении которых стремились укрыться преследуемые. Эта ситуация с удручающим однообразием повторялась и на границе НДФ, и на границе Объединенного Королевства. Постепенно в дело пошла артиллерия, с помощью которой войска, стоявшие у границ, давали «отпор наглым провокаторам». Мощные артиллерийские дуэли, как гангрена, стремительно распространились из устья Смилты по всему почти тысячекилометровому рубежу, разделявшему две страны.
Дипломатические отношения были разорваны, ноты сменились ультиматумами, и пока Международная Миротворческая Лига выражала «серьезную озабоченность обострением обстановки», оба правительства объявили частичную мобилизацию…
Лорри как раз направлялась сдавать зачет по экономической статистике, когда поняла, что случилось что-то серьезное и, еще не узнав точно, уже догадалась, что именно произошло…
В это утро встав, умывшись и одевшись, она тут же, даже не позавтракав, уселась за стол и в течение часа, уставя локти в столешницу, подперев ладонями щеки и прикрыв пальцами уши, зависла над учебником, еще раз повторяя ключевые формулировки предмета и укладывая в памяти пояснительные таблицы и графики.
Одна из подружек-соседок по комнате, сдавшая сессию досрочно уже уехала в свой кантон к родителям, другая, несмотря на наличие у нее основательного количества «хвостов», пребывала в периоде очередной острой влюбленности и по этой причине, вернувшись со свидания только под утро, крепко спала. Ничто не мешало Лорри и не отвлекало от сосредоточенной зубрежки. Наконец, выложенные здесь же на столе, ее собственные хорошенькие наручные часики (подарок отца) показали, что пора отправляться на встречу с преподавателем. Она наскоро разжевала пару печений, запила их несколькими глотками молока из припасенной накануне бутылки, сунула на всякий случай учебник и тетрадь с конспектами в изящный дамский портфельчик из настоящей кожи на длинном и тонком плечевом ремешке (подарок мамы), покрутилась секунд десять перед зеркалом, укрепленном на дверце гардероба: хороша ли? (Хороша!) — и выпорхнула из комнаты.
Пробегая чуть ли не вприпрыжку (настроение было неплохое) мимо обычно супербдительного вахтера общежития, она с удивлением отметила, что тот, против своего обыкновения, не провожает взглядом каждого входящего-выходящего, высматривая подозрительных чужаков, а, склонившись ухом, напряженно слушает бормотание небольшого радиоприемника. Лорри он не заметил и не ответил на брошенное ею на ходу приветствие.
Погода была идеальная: солнечно, тепло, еле заметный приятный ветерок, нежное шелестение листвы под его мягкой лаской, но… как то тихо. В общем, университетский городок никогда не был очень уж шумным местом, за исключением дней студенческих праздников, а также периода печальной памяти политической бузы четырехлетней давности… Однако какой-то особый звуковой фон ему всегда был присущ. А вот теперь чего-то не хватало — и по гамме, и по интенсивности.
По дороге к учебным корпусам
Но это было как раз — то самое.
В вестибюле на Лорри почти налетел заместитель председателя курсовой ячейки Молодых соколов Митритих и бодро так:
— О! Лорри! Очень кстати! В двенадцать часов общее собрание университетской организации. Повестка — первоочередные задачи в условиях войны. Оповести всех наших, кого знаешь! В актовом зале. Поняла?
— Война? Какая война…
Это Лорри, конечно, только так спросила, в какой-то слепой и наивной надежде, что: вот вдруг окажется — она ослышалась, или еще как-то…
— Лорри!!! Ты что? С неба свалилась? Уже два часа как по всем каналам сообщение передают… Президент выступил… Три раза уже повторяли и по радио, и по телевидению…
— А с кем война?
Это тоже — дурацкий вопрос. Она, конечно, понимает — с кем. Просто хочется оттянуть, хоть на самую малость, момент окончательного утверждения в новой опасной реальности.
— Ты что, с дерева рухнула, что ли!? Ну, что с тобой!? Очнись!
— Ах, ну да… Конечно, конечно…
— Соберись! Ну! Давай, выполняй!
— А зачет?
— Какой еще зачет!?
И, убегая:
— Давай, давай, крутись, некогда мне с тобой….
Ну, Лорри была бы не Лорри, если бы не закончила дело, которое начала. Пусть даже война, а к зачету она зря готовилась, что ли?
Войдя в аудиторию, Лории увидела там своего преподавателя, мадам Виру Крузема, женщину лет шестидесяти, на лице которой ясно читалось выражение тяжелой заботы и подавленности. Она рассеяно слушала отвечавшего на вопросы билета студента, будучи не в состоянии оценить, что он, собственно, ей рассказывает. Не до того ей было. У нее — сын призывного возраста. Поздний ребенок. Единственный.
Студент, исчерпавшись, замолк. Вира Крузема вяло кивнула и, не задавая дополнительных вопросов, которые обычно любила задавать, поставила ему зачет. Так же быстро и формально приняла ответы еще двух студентов. Увидев перед собой Лорри, подошедшую за билетом, она тяжело вздохнула и как-то тускло сказала:
— А, Варбоди… Помню… Вы у меня хорошо работали на семинарах. Вам — зачет автоматом. Давайте зачетку. Вот, все. Можете идти…
Бегать и оповещать «соратников» о намечавшемся собрании курсовой ячейки у Лорри уже не оставалось времени: успеть бы самой. Те из ребят, которых она встретила по пути к месту сбора — все уже были в курсе событий.