Аполлония
Шрифт:
Бенджи придирчиво осмотрел бумажное полотенце, прежде чем еще раз вытереть нос и выбросить бумагу в мусорную корзину в десяти футах от него. Ком попал точно в цель. Бенджи посмотрел на меня с горделивой улыбкой.
– Спокойной ночи, Бенджи. Приложи к носу лед.
– Обязательно. А ты… ты уверена, что тебя не нужно провожать?..
– Уверена. Позаботься о себе.
Я развернулась, собираясь уйти, но не вышло – Бенджи схватил меня за руку. Инстинктивно я вцепилась в его запястье свободной рукой и дернула, перебрасывая Бенджи через плечо, – он грохнулся о землю. И громко хрюкнул – от удара из его
– Ох, чтоб тебя! Прости! – воскликнула я, отчасти смущенная, а отчасти обозлившись из-за того, что мне снова приходилось быть с ним милой.
Бенджи застонал.
– Ты… ты ушибся?
Мне стало ужасно неловко. И вообще-то, хотелось поскорее уйти, не интересуясь дальнейшим. Это было бы куда легче, чем стоять здесь, протягивая руки к Бенджи, – я просто не знала, как до него дотронуться, чем помочь.
– Я, конечно, знаю, что ты особа непредсказуемая, но ты все равно не устаешь меня удивлять. Где такому научилась?
– Не твое дело. Встать можешь?
– Чтобы ты снова на меня напала?
Я сделала большие глаза и помогла ему подняться:
– Я на тебя не нападала. Я защищалась.
Бенджи засмеялся и ткнул себя в грудь:
– От меня?
Мне не нравилось, как он смотрел на меня: весело и кокетливо, по-особенному, то есть так, как не стоило смотреть.
– Ты просто задница. Мне стало совсем плохо, но ты меня рассмешила.
Я пошла было прочь, но Бенджи снова схватил мою ладонь.
Я оглянулась, посмотрела на свою руку:
– Ты кто, самоубийца?
– Видимо, да, – ответил Бенджи и отпустил меня. – Давай-ка посидим минутку.
– Слишком холодно. Я иду домой.
– Значит, я пойду с тобой.
– Бенджи! – Я разочарованно вздохнула. – Нет! Я могу сама о себе позаботиться.
– Это я понял.
– Ты бесишь меня! И прежде чем спросишь, поясняю: не в хорошем смысле.
Бенджи сел на вторую ступеньку перед входом и похлопал по ней:
– Ты сломала мне нос. Можешь уделить пять минут сочувствия в качестве компенсации?
– Это что, попытка пробудить во мне чувство вины?
– Да.
Я села рядом и сложила руки на груди.
Бенджи улыбнулся:
– Тебе действительно холодно?
– Нет.
– Ты проголодалась? Могли бы забежать в «Макдоналдс».
Я скривилась и отодвинулась от Бенджи:
– Ты и вправду самоубийца! Каждый раз, когда там перекусываешь, ты на шаг приближаешься к сердечному приступу.
– И что? Это же вкусно!
– Я не голодна.
Мы просидели несколько минут в неловком молчании. По крайней мере, для меня оно было неловким. Но Бенджи выглядел довольным.
– Ну… думаю, мне лучше уйти. – Я поднялась.
Бенджи тоже встал:
– Ты так и не сказала, почему явилась на ту вечеринку.
– Мне просто нужно было куда-то выбраться, – ответила я. – Иногда со мной такое случается.
– Тебе следовало бы сходить в спортзал. Это хороший способ выпустить пар. И крепкому сну благоприятствует.
– Спортзал, – невыразительно произнесла я.
Бенджи засмеялся:
– Да. Ты попробуй разок, пойдем со мной. Если не полегчает, значит больше не пойдешь.
Я подумала пару мгновений.
– Может быть.
Бенджи покачал головой и развел окровавленными руками.
– Приму за обещание.
Я
Дорога домой оказалась холодной и одинокой. Возможно, за те двадцать минут, что Бенджи торчал рядом со мной, я успела привыкнуть к компании. Но этого-то я не хотела. Я открыла ключом-картой дверь в свое общежитие и вошла в коридор, проклиная Бенджи – пробудил во мне то, что я не желала будить.
Я, как обычно, направилась к лестнице, но по дороге мне все же пришлось пройти мимо лифта. В памяти вспыхнули глаза матери. Морщинка между ее бровями и странное выражение глаз – за миг до смерти. Отец всегда говорил, что она была несгибаемой. Такой она оставалась, даже испуская последний вздох. В ее глазах было так много печали… из-за того, что она оказалась не в силах спасти меня, из-за долгой жизни, которой, как она считала, я лишаюсь… Она совсем не думала о себе в последние мгновения, взглядом просила у меня прощения, и я сквозь грязную тряпку, которой был завязан мой рот, произнесла это прощение. Вот только себя не могла простить.
Замок на двери комнаты щелкнул, и только в этот момент я осознала, что не заметила, как поднялась по лестнице на два этажа. Мои мысли были далеко, и я совершенно не замечала, куда иду. Это меня обеспокоило. Я толкнула тяжелую деревянную дверь, закрыла ее за собой и прислонилась к ней спиной. Потянулась к выключателю, включила и сразу выключила свет, заперла замок и направилась к кровати, бросив сумку на потрепанный двухместный диванчик на другом конце комнаты.
Не раздеваясь, я упала на кровать, лицом в подушку. Из горла вырвался стон, достаточно громкий, чтобы его услышала моя соседка Элли, стервозная красотка. Она с удовольствием твердила мне, что моя идиотская музыка звучит слишком громко, моя одежда слишком темная, а моя общественная жизнь – просто тоска. Но это было нормально, я гордилась тем фактом, что не слушаю примитивных песенок или не позволяю всем таращиться на мою грудь, надевая джемпер с глубоким вырезом, и что я не какая-нибудь неопрятная шлюха. Ладно, звучит грубовато, согласна. Но за четыре семестра в Кемптоне Элли успела завести связь по крайней мере с тремя преподавателями… и не только с ними, если верить ее хвастовству.
Я повернулась на бок, надеясь заснуть раньше, чем нахлынут ужасные воспоминания. Но вместо того чтобы спать или вспоминать, я уставилась на полоску света, что виднелась под дверью комнаты. И вскинула голову. Две темные полосы отчасти закрывали свет.
Ноги.
Мои мускулы напряглись, застыли – и одновременно словно вспыхнули огнем. Неважно, какой силы страх визжал в каждой моей клетке, меня тянула к себе опасность. Мне необходимо столкнуться с ней лицом к лицу, так же как в тот последний раз. И прежде чем здравый смысл успел вступить в свои права, одна моя рука уже отпирала замок, а другая – поворачивала ручку двери. Дверь распахнулась так быстро, что воздух из коридора ударил мне в лицо.