Аполлоша
Шрифт:
У Костика был адрес. Он принял решение: ехать к ней сейчас. Если застанет дома, все прояснится. Если нет, завтра вечером отправится к Георгию Арнольдовичу один.
Он предупредил мать, что его не будет несколько часов, та кивнула, не отрываясь от телевизора, – только «ящик» да методичная, правильная сыновняя забота скрашивали унылые будни и слегка утоляли боли. Костик задержал взгляд на фигуре матери в старом кресле, подумал, что вряд ли сможет она подрабатывать уборкой и вообще работать. «Как же Игнатий Васильевич и Георгий Арнольдович? Они найдут другую. Это будет нелегко. Маме они доверяли много лет… Но она
Пошатавшись пару часов по букинистическим, он возвратился в свой район, спустился по Мясницкой к большому книжного магазину «Глобус», где застрял еще на два часа. Но подоспел вовремя. У него даже осталось еще пять минут, чтобы забежать в любимый магазин, не испоганенный, как многое в старой части Москвы, вульгарной новорусской реставрацией, и вдохнуть упоительную смесь кофейных и чайных ароматов, порадовать глаз прелестным декором стен и потолка, дракончиками, башенками и змейками этой уникальной московской пагоды, обожаемой с детства.
Все, восемь ноль-три. Игната нет, машины нет. Ладно, с машиной понятно: пробки и прочее. Но Игнат! Для кого стараешься, на чью сопливую мольбу откликаясь, ломаешь заветное? Совесть есть? Меня не уважаешь, так хоть бога своего побойся античного!
Гоша набрал мобильный. «Абонент не отвечает…» Домашний молчал.
Подъехал черный длинный «мерседес» с условленным номером. Гоша уселся на заднее сиденье, извинился – «друг слегка задерживается» – и продолжил нервно набирать Игната, слушая издевательски бубнящий одно и то же любезный голосок автоответчика.
В восемь пятнадцать Гоша сделал вывод: «Что-то стряслось! Он опять исчез. Господи, я с ума сойду!»
Но не ехать было нельзя. И тянуть тоже: не тот человек, чтобы заставлять его ждать.
Офис на Малой Никитской (для Колесова привычнее звучало «улица Качалова») располагался в особняке почти напротив Дома радио. Весь путь Гоша набирал Игната, то мобильный, то зачем-то домашний, к прибытию совершенно отчаявшись. Всю недолгую дорогу резко нарастало подозрение: а вдруг Игнат не обознался и армянин действительно подкарауливал его, просто Гоше не повезло, и в той маленькой машинке «ауди» именно в этот момент музейного эксперта кто-то сменил. И пока он, Гоша, листал «фолианты», Игната украли. «Черт, надо было сбегать в квартиру, пятнадцать минут уже ничего не решали! Эх я болван!»
Его встретил помощник по имени Андрей Ильич и проводил мимо эшелонированной обороны секьюрити на третий этаж. Кабинет был просторен и роскошен. Обстановка источала острый запах тех самых больших денег, которые якобы не пахнут.
Володя Утинский был похож на свои фото, изредка попадавшиеся Гоше в газетах и журналах, но и в натуре ничуть не напоминал того мальчика, с которым встречались и играли в далеком детстве. Был он нынче невысоким пузатеньким дядькой с двойным подбородком на вытянутом ухоженном лице, лысоватым, как и приятель его детских лет. Но выглядел отлично, руку сжал энергично, улыбался широко, вполне искренне и как-то очень располагающе.
Они тепло обнялись. И все же Гоша поймал себя на мысли, что приветствуют они не столько друг друга, сколько далекую и безвозвратную пору детства, полузабытыми персонажами которого они предстали сейчас в этом кабинете, в этом их городе, в эту эпоху. И в нынешнем времени миллиардеру Утинскому, надо
Хозяин тотчас повел гостя в соседнюю комнату, где накрыт был стол на троих. Гоша сразу коротко пробросил, что друг не смог, услышал безразлично – небрежное «я догадался» и заставил себя не думать об Игнате хотя бы какое-то время. Получалось плохо.
Они выпили, Гоша, проголодавшись, уминал деликатесы, поощряемый Утинским. Сам хозяин не отставал, а после третьей пошли расспросы о его, Гошином житье-бытье. Он знал от своих о гибели Гошиной семьи, и они выпили еще, помянув родителей, коих и у Володи Утинского на осталось на свете.
Что тут сыграло решающую роль: ударивший в голову хмель, гвоздившая сердце тревога за Игната, неожиданно теплая атмосфера застолья, неотразимо располагающий к себе Утинский, в поведении которого не было даже признаков превосходства и этих понтов, присущих нуворишам? Да все это вкупе, как потом, спустя месяцы, решил Георгий Арнольдович, возвращаясь памятью к событиям, что последовали за их встречей!
Словом, у гостя возникло острое, неодолимое желание взять и выдать все Володьке (именно так, на «ты», запанибрата он стал ощущать сидевшего перед ним, еще час назад, в сущности, незнакомого человека).
Тот словно почувствовал и, как бы между прочим, поинтересовался, что за финансовый гений должен был явиться.
Колесов решительно опрокинул рюмку, не чокнувшись, и стал выкладывать все. С самого начала, с детской дружбы. Утинский внимал сперва рассеянно, видимо, жалея, что время уходит на чью-то чужую историю. Но когда дошло до биржи и божественного брокера, Владимир Александрович запал. Он слушал не шелохнувшись, приоткрыв рот. Так впечатлительные натуры слушают очевидца НЛО или рассказ о неразгаданном феномене. В глазах его не прочитывалось, как ни странно, ни малейшего недоверия, иронии или скепсиса по отношению к перебравшему гостю. Почти с такой же невозмутимостью он отнесся к идее, ради которой Гоша его нашел. Только энергично потер уголки глаз у носа и, усмехнувшись, проговорил с характерной одесско-еврейской интонацией: «Миллиард? Почему не два?» И они немедленно выпили, как говорится в одной великой книге.
Гоша закончил на очередном, сегодняшнем исчезновении друга и, точно в подтверждение реальности изложенного, надавил вызов на мобильном, – впрочем, с тем же успехом. Он протянул телефон в сторону Утинского, как бы апеллируя к нему в доказательство кошмара: «Вот, слышишь?»
– Ты говорил, есть копии отчетов, – после небольшой паузы спросил хозяин особняка слегка заплетающимся языком, но с абсолютно серьезным видом. Лицо его изменилось. Он словно только что приступил к важной работе, прекратив праздное застолье. – Где?
Гоша неверной после выпитого рукой извлек бумаги из папки, покоившейся на том стуле, где, судя по прибору, надлежало сидеть Игнату. Утинский бегло просмотрел отчеты. Тут он явно сделал над собой усилие, не выдав изумления, – уж ему-то, хорошо знакомому со спецификой биржевой игры, все это представлялось полной фантастикой. Мыслящая бронза – куда ни шло: это устное творчество. Но биржевые документы с печатями, демонстрирующие абсолютно невозможное предвидение и невообразимый алгоритм игры!