Апостол Сергей. Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле
Шрифт:
Приговор будет ужасен, но это в 1826-м, пока же еще не кончился 1825-й. 30 декабря — веселый день, и подпоручик-фельдфебель Шутов — один из главных…
А «солдат-полковник» Башмаков и капитан Фурман, на которых очень рассчитывает Сергей Муравьев, не появляются в Василькове, сидят за картами и вином в деревне, что в 25 верстах от города, и целую неделю ждут событий, пока за ними не явится земский исправник. Но обоим все равно идти в Сибирь.
Вдруг появляется на заставе проезжающий штаб-ротмистр Ушаков, опаздывающий в свой гусарский полк и ни о чем не подозревающий. На другой день он доложит начальству, что у городских ворот Василькова был задержан мятежниками Черниговского
Начальство (все тот же Рот) нашло позже, что штаб-ротмистр Ушаков виновен в праздных разъездах по разным местам, а также в том, что «причинил большое затруднение начальству», то есть пришлось многих опрашивать. И хотя ничего особенного не открылось, Ушакова посылают на двухнедельную гауптвахту.
Попросту говоря, его заподозрили в том, что толковал с мятежниками не только об угощении. И не без основания. Бестужев-Рюмин позже признается, что, хотя Ушаков ни с кем из мятежников знаком не был, «он воспламенился и желал нам успеха». Восставшие же просили штаб-ротмистра рассказать о виденном офицерам своего полка.
Воспламенился Ушаков, но его за это все же не наказали по причинам, о которых речь еще пойдет…
Воспламенившийся офицер занимал Муравьева-Апостола и его товарищей именно потому, что они с ним прежде не были знакомы: значит, многие могут так воспламениться, как воспламенились несколько черниговских офицеров — Петин, Апостол-Кегич и другие, на которых не очень-то надеялись…
«31 декабря 1825 года перепуганные обыватели Василькова стали свидетелями удивительного зрелища. Во втором часу зимнего дня на городской площади был провозглашен единым царем Вселенной Иисус Христос».
Так историк начинал рассказ о необыкновенном документе, который длинной декабрьской ночью перечитывали и переписывали полковые писаря.
На немощеной площади перед собором святого Феодосия выстраиваются пять рот Черниговского полка, 60 музыкантов, взявшие вместо инструментов оружие, 14 офицеров, не считая братьев Муравьевых и Бестужева-Рюмина. Молодой священник из дворян Даниил Кайзер колеблется: цель восставших ему ясна. Он говорит Муравьеву, что готов умереть для общей пользы, но боится за жену и детей: «Если ваше предприятие не удастся, что будет с не ми? Бедность, нищета и даже позор ожидают мою жену и моих сирот».
Священник вот-вот откажется от своих прежних слов, но Муравьев убеждает его и, желая успокоить, дает 200 рублей:
«Вручите сии деньги вашему семейству, они будут необходимы для него во время вашего отсутствия, между, тем будьте уверены, что ни Россия, ни я никогда не забудем ваших услуг».
Священник, не возражая больше, вместе с Муравьевым идет на площадь.
(Позже его лишат сана и дворянства, более 30 лет будет нищенствовать…)
«Священник читал громко и внятно», — утверждали офицеры, позже помогавшие составлять «летопись» событий Ивану Горбачевскому. До задних рядов, однако, слова доносились хуже…
Православный катехизис.
Во имя отца и сына и святого духа.
Вопрос. Для чего бог создал человека?
Ответ. Для того, чтобы он в него веровал, был свободен и счастлив.
Вопрос. Что значит быть свободным и счастливым?
Ответ.
Вопрос. Для чего же русский народ и русское воинство несчастно?
Ответ. От того, что цари похитили у них свободу.
Вопрос. Стало быть, цари поступают вопреки воли божьей?
Ответ. Да… Христос сказал: не можете богу работать и мамоне, оттого-то русский парод и русское воинство страдают…
Вопрос. Что же святой закон наш повелевает делать русскому народу и воинству?
Ответ. Раскаяться в долгом раболепствии и, ополчась против тиранства и нечестия, поклясться: да будет всем един царь на небеси и на земле Иисус Христос.
Вопрос. Что может удержать от исполнения святого сего подвига?
Ответ. Ничто…
19 раз звучат на площади слова «царь», «цари», и сверх того пять раз — «тиран», «тиранство».
— Стало быть, бог не любит царей?
— Нет, они прокляты…
— Един наш царь должен быть Иисус Христос.
Надо «взять оружие и следовать смело за глаголющим во имя господне…
А кто отстанет, тот яко иуда-предатель, будет анафеме проклят».
Древний Васильков на речке Стугне, в котором звучали молитвы и воинские призывы еще на заре русской истории.
«В лето 6601-е (от рождества Христова 1093) пошли Святополк, Владимир (Мономах) и Ростислав к Стугне-реке и созвали дружину на совет и стали совещаться и перешли Стугну-реку, а была она переполнена водой, и вот половцы двинулись навстречу…»
Кажется, будто ожил тот язык — и снова в крестовый поход на басурман зовет новый Апостол, глаголящий во имя господне. Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин приготовили цитаты из Ветхого и Нового завета, которыми можно обосновать революцию, и дух древней проповеди захватывает их самих. Давно известно, что во многих великих восстаниях и походах, имевших вполне рациональные, попятные исторические причины, все же последним толчком к взрыву была не логика, а чувство, порой — мистика, даже шаманство, заставлявшие забывать доводы против, да и доводы за… И вот уж движутся тысячи крестоносцев за Петром-Пустынником, десятки тысяч немцев реформируют веру, не углубляясь в тонкости захватывающей проповеди Лютера. Показывает «царские знаки» на груди и увлекает казаков сладостным обманом Емельян Пугачев.
Зачаровывает, овладевает старшими, опытными офицерами обладающий «гипнотическим даром» зеленый подпоручик Бестужев-Рюмин; и, конечно, это он настоял на чтении Катехизиса, хотя Матвей Муравьев противился.
Солдаты Черниговского полка кричат ура Сергею Муравьеву-Апостолу, который берет слово после священника… И теперь опять предоставим слово Горбачевскому, который мог записать впечатления только одного из офицеров, стоявшего у собора в последний день 1825 года, барона Вениамина Соловьева. Много лет спустя в забайкальской каторге им представляется, что цель была достигнута: третья присяга не Константину или Николаю, по богу; сердца зажглись. И мы верим, что зажглись, по крайней мере с точки зрения штабс-капитана Соловьева.