Апостольский колокол. Повествование о Валаамском монатыре, его древностях и святынях

Коняев Николай Михайлович

Незримо, неприметно для человеческих глаз творятся чудеса Господни, и только когда совершаются они, дивится человек тому, что видит…

Неприметно преобразился Валаам…

Заметили вдруг, что появилось благорастворение воздуха на островах, и исходящая из скал сырость стала терять гибельную пронзительность…

Заметили, что появились на островах горлицы и соловьи, кои никогда не живали здесь….

Еще разительнее преображались души людей на Валааме.

Редко говорил Дамаскин поучения братии, и если и говорил, то говорил просто…

Вот проповедь, сказанная

им 31 октября 1866 года в скиту Всех Святых…

– Отцы святии и братия! Надо нам быть благодарным пред Спасителем нашим, и не забывать, с каким намерением мы вступили в Монастырь. Намерение наше было, сколько можно быть подражателями угодивших Господу. Спросим, чем они угодили? Знаем, смирением, постом и бдением, они алкали и жаждали, и все беды претерпевали, ради Царства небеснаго. И нам, возлюбленнии, не надо ли о себе подумать. Мы живем в покое и всем обеспечены, и все у нас готово: пища, одежда, келья, дрова, словом, всем успокоены. То и осталось нам грешным быть благодарным пред Создателем нашим, молить милосердаго Господа за наших благодетелей, и смирять себя пред Богом и пред всеми людями.

Так просты, так незамысловаты поучения игумена, что и проповедями их трудно назвать…

И утешал братьев игумен Дамаскин тоже по-своему…

– Из одной книги возьмет цветочек, из другой… Смотришь, а скорби, как не бывало. Точно туча прошла…

Так рассказывали уже после кончины игумена валаамские старцы.

И всегда добавляли: – Всех нас вырастил…

То, что удалось совершить благодаря молитвам и неустанным трудам игумена Дамаскина, точнее других определил профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии А.А. Бронзов.

«Разумею такое место, где жили бы только по-Божьи, только для Бога, где только Бог был бы у людей и на уме, и на языке, – где, поэтому, не было бы ни злобы, ни зависти, ни недоброжелательства, проявлений грубого эгоизма, гордости и прочих подобных страстей и пороков.

Такое место было бы раем земным. И оно существует. Это – Валаамская обитель».

И еще…

«На Валааме приходится лишь смотреть, удивляться и… поучаться. Каждому посетителю становится просто стыдно за свою лень».

Глава шестая

Мы уже рассказывали, какую роль в судьбе Дамаскина сыграл святитель Игнатий (Брянчанинов) в бытность свою благочинным монастырей Санкт-Петербургской епархии.

Но отношения между подвижниками Русской Православной Церкви не прервались и после того, как Игнатий (Брянчанинов) был возведен на епископскую кафедру и перестал непосредственно заниматься Валаамским монастырем.

И тут можно говорить уже о влиянии, которое оказывал Дамаскин, или, вернее, Валаамский монастырь, созидаемый им, на судьбу святителя Игнатия (Брянчанинова)… Можно говорить и о том благотворном влиянии, которое оказывал Святитель на созидание Валаамского монастыря. Говорить о том, как вливалось серебро святительского голоса в расплавленную, колокольную медь…

Сохранилась переписка Игнатия (Брянчанинова) и Дамаскина, и когда перечитываешь эти письма, возникает ощущение, словно слышишь голоса, несущиеся откуда-то из заоблачных высей…

«…В тихой обители Преподобных Сергия

и Германа тихо; подначальных из духовного и светского звания – слава Богу! – нет; братия поживают мирно, – пишет игумен Дамаскин. – Отец Герман помаленьку привыкает благодушно переносить свою скорбь. Отец Ионафан определен на днях в монастырского казначея, отец Макарий – в братского духовника вместо отца Игнатия, скончавшегося в больнице в С. Петербурге в 1860 году. Схимонах Сергий и Серафим отошли ко Господу. Монах Ириной, бывший келлиарх, безмолвствует уже другой год на Предтеченском острове…

В радостные дни благочиния Вашего, Владыко, на острове св. Предтечи хлопотал я поставить деревянную церковь Преображения Господня, которая построена была в первой половине XVII столетия в Васильевском погосте близ Ладоги, иноками Валаамского монастыря, удалившимися тогда из обители, разоренной войсками Де-ла-Гарди. Теперь она поставлена… На острову находится несколько пустынных деревянных келлий, в одной из них и безмолвствует монах Ириной, в другой подвизается схимонах Феоктистскитский, прочие ожидают ревностных обитателей, которые благодаря Господа, уже и есть в виду. Так на этом острову воскресает пустынный скит, находившийся, должно быть, на нем во дни Преподобного Александра, от чего и самый остров, думаем, назывался прежде монашеским.

На Никольском острове, при церкви Святителя Николая, построенной иждивением Солодовникова, отстроен теперь каменный двухэтажный дом – четвертый скитский рассадник после скитов: Большого, Свято-Островского и

Предтеченского. В нем под покровом Святителя посажено также несколько духовных леторослей.

Так Валаамская обитель пустила несколько пустынных ветвей. Благость Всеблагаго да сохранит их и да возрастит в великие древеса! Впрочем, делаю, что благопоспешает милосердый Господь; дальнейшее в Руце Божией!

… Простите, святый Владыко, что затруднил Вас моим письмом: любвеобильное вопрошение Ваше вызвало все его содержание.

Характер радостей и скорбей выражен Вами прекрасно; небольшой искус моей маленькой невнимательной жизни убеждает меня в верности его выражения. Скорби, действительно, величайшая Благодать Божия; они источник главнейший духовной мудрости и нравственного совершенства. Если кого хочет Господь упремудрить, то послет на него нань присно печали. Чаша скорбей – чаша Господня и подается возлюбившим Его, как залог вечнаго, блаженного упокоения»…

«Часто помышляя о том, сколько душеполезно окончить жизнь в уединении, вдали от почестей, в покаянии и плаче, переношусь мыслию к Валааму, – отвечает святитель Игнатий (Брянчанинов), – и ощущаю в душе стремление к его величественным пустыням; но в состоянии моего здоровья вижу непреодолимое препятствие к исполнению моего желания.

Вы спрашиваете о моем здравии? Только ныне летом начал чувствовать некоторое облегчение от болезни, так сильно было мое расстройство во всем организме. До сих пор принимаемый лекарства и обильно употребляемые воды минеральные производили только расслабление и гнали золотушную и ревматическую мокроту, которой из меня вышло много ведер. Нет надежды, чтоб я получил полное выздоровление по преклонности лет моих, но и облегчение уже должен признавать великою милостию Божиего.