Апостолы судьбы
Шрифт:
— Диночка, скажи конкретно, что лично я могу сейчас сделать?
— Поехать со мной в больницу. Нет, там от тебя толку не будет. Нужно с Игорем встретиться. Узнать о Катиных друзьях, знакомых, коллегах. Просто взять ее записную книжку и звонить по всем телефонам подряд. Вообще-то следователь ты, тебе должно быть виднее.
— Дина, я с тобой когда-нибудь спорил? Может, ты и права. Но нельзя исключать самого простого варианта. Того, что это на самом деле болезнь. Тихо! Не начинай! У меня телефон зашипел. Занимайся сама врачами, дуркой этой, а я займусь очерченным кругом моих задач.
— Не
— Ваша знакомая очень просила вас принять. Видимо, для этого есть причина? — Ирина вся собралась, почувствовала, как стянуло вдруг ее кожу под гладко причесанными волосами, как отвердели, стали почти стальными тонкие пальцы ее красивых рук, лежащих на столе. Сомнений не было. Вместе с незаметной посетительницей в кабинет вползло грозовое облако большого несчастья.
— Да. Васильева привезла. Замдиректора наш. Скажи, говорит, все этой ясновидящей. Ну, вам. А я там сижу, думаю, чего говорить-то.
— У вас проблемы со здоровьем? В семье? На работе? Постарайтесь четко отвечать.
— Я Васильевой просто сказала: с дочкой что-то не так. Какая-то стала… ненормальная, что ли. На мужа моего наговаривает. Даже не знаю, как это повторить. Вроде насильничает он, мучает, бьет ее. На родного отца такое наговаривать! Я к тому, что… Может, кто повлияет, чтоб она чужим людям гадости про семью не говорила. Мне сказали, у детей бывает такое. Мороженое там не купил или что, а ребенок сочиняет. Телевизора насмотрелся.
— Сколько лет девочке?
— Маришке? Семь было недавно.
— Вы принесли фотографии ее и мужа?
— Да. Васильева мне сказала. — Галина Петровна дрожащими руками порылась в сумке, после чего положила на стол два любительских снимка плохого качества. Худенькая девочка с большими глазами. Мужчина с низким лбом и тяжелым подбородком.
Ирина медленно придвинула снимки, прижала к ним ладони, закрыла глаза. Через пять минут Галине Петровне показалось, что колдунья уснула. А может, притворяется, чтоб деньги взять и ничего не сказать. Она быстро спрятала смятую стодолларовую купюру на дно сумки.
Ирина тем временем провалилась в состояние, похожее на тяжелый сон или обморок. Ее не было в кабинете. Она шла за светловолосым ребенком, стараясь попадать в следы тонких слабых ножек. Она увидела порог бедной комнаты, тень крупного мужчины, затем его лицо, глаза, рот, расплывшийся в улыбке… Облако несчастья приобрело конкретные очертания и багровые тона. Маленькая жизнь беспомощно цепляется за краешек земли. Мозг Ирины вспыхнул. Когда она открыла огромные темно-зеленые глаза, ставшие почти черными, посетительница от страха вжалась в стул.
— Ваша дочь говорит правду, Галина Петровна. Вы слушаете меня, понимаете?
— Я не понимаю, — Иванова отвечала с трудом, ее тело била сильная дрожь.
— Уверена, что понимаете. — Голос Ирины был холоднее и тверже мрамора. — Вы много работаете, но найти время, чтобы проверить то, о чем вам рассказывала дочь, легко. Достаточно один-два раза прийти домой в неурочное время. Вы не хотели, боялись узнать правду.
— Какую правду? Я ж говорю, девчонка фантазирует, как все. Я просто хотела узнать, как у нее с головой.
— Нормально для тех условий, в которых она существует. Ее насилует, истязает отец. Вы купаете своего ребенка? Видели
— Маришка уже сама моется. Но я знаю, что муж может ее ударить. Он взрывной человек.
— Ваш муж — не совсем человек. Это жестокая и похотливая скотина. У ребенка множество разрывов внутри. Ее насилуют, в том числе извращенными способами: твердыми предметами.
— Нет. Не верю.
— Вы лжете. Вы не разрешаете себе верить. Просто хотите избавить себя от ответственности. Уже не получится. Слушайте меня внимательно… — Ирина говорила тихо, но Галина Петровна вдруг стала слышать ее голос сверху, со всех сторон. — Сегодня же оставьте заявление в милиции и прокуратуре, требуйте, чтоб девочку положили на обследование. Не бойтесь ничего. Я вам помогаю.
Глава 6
Катя плотно запахнула фланелевый халат и робко присела на краешек странного кресла, обитого дешевым кожзаменителем черного цвета с мелкими красными цветочками. Кресло было равномерно прожжено сигаретами по всей поверхности. Как будто кто-то, выполняя специальное задание, сидел и старательно дырявил его с помощью зажженных сигарет. Все может быть. Дурдом как-никак. Во время утреннего обхода Катю дважды спрашивали, знает ли она, где находится. Она прилежно отвечала: «В психиатрической клинике» — и удостаивалась одобрительного кивка. Она явно перешла в разряд существ, чьи умственные способности оцениваются по заниженным критериям. После завтрака, к которому Катя не притронулась, медсестра Рая привела ее к этому кабинету и велела ждать, пока не вызовут к профессору Таркову. К очень знаменитому. К тому, который, как сказала Рая, может оказаться даже трезвым. Катя в тоске сжала холодные дрожащие руки. Она ничего не могла поделать с этой дрожью, мучительной тошнотой и массой других неприятных ощущений. Легкость и неутомимость ее тела, к которым она привыкла в последнее время, помогавшие ей справляться с самыми странными событиями ее жизни, — исчезли без следа. Ей было тяжело ходить, стоять и даже сидеть. Противное скользкое кресло, как живое, сбрасывало ее маленькое, сжавшееся под халатом тело. Катя задыхалась, у нее кружилась голова, все расплывалось в утративших зоркость глазах. Вдруг рядом появилась Рая, взяла ее за руку и повела в кабинет.
— Я пойду, Константин Николаевич? — по обыкновению проорала она. — Крикните меня, когда ее забирать надо будет.
— Спасибо, Раечка, — услышала Катя глуховатый, низкий, приятный голос. — Думаю, наша девушка найдет дорогу в палату без тебя. Да, кстати, все спросить забываю: как у тебя со слухом?
— В смысле? Вы думаете, я глухая?
— Нет, конечно. Такая молодая и здоровая. Просто ты говоришь очень громко. Это может быть определенная предрасположенность. Я как-нибудь тебя проверю, если хочешь.
— Еще бы, Константинчик Николаевич. Да я от счастья с ума сойду, если вы меня лечить станете. Хоть не глухая я вовсе. Ладно. Пойду я. Но вы меня позовите. Эта принцесса что-то совсем плоха.
Рая деловито протопала к выходу, хлопнула дверью, а Катя, почувствовав, что ее руки коснулась прохладная, легкая и немного дрожащая ладонь, впервые подняла голову. На нее смотрел одним небесно-голубым глазом обычный Санта- Клаус с белой бородой, розовой кожей, редкими серебристо-золотистыми кудрями и большим, уютным животом.