Апрель. Книга первая
Шрифт:
Он замолчал. Сжал губы, отчего лицо стало такое… я бы решил, что забавное, если б не всё это. Он был такой… странный. А глаза — серые, большие, такие живые, я бы ни за что не поверил… Он закусил губу, и я отвёл взгляд — всё-таки нехорошо так пристально разглядывать человека, если он тебя не видит.
— Я последний ветряной маг, Аль. Из тех, что прилетели с Волной. Последний настоящий.
— А другие? Те, что сейчас летают на кораблях?
— Они взрослые. Взрослые не могут так чувствовать воздух, не могут говорить с ним. Они всего лишь управляют примитивными приборами и амулетами с накопленной силой. Они, по правде, вовсе даже не маги.
— Но
— Ветряной маг должен летать и сам, Аль. И он должен оставаться ребёнком. Всегда. Поэтому там, у нас, на Островах, тот, кто… оказался ветряным магом, может принять Букет Лебеа — это такой сложный состав из трав, минералов… Но девочкам и взрослым, даже если они маги, его пить нельзя — они умирают. А мальчики… перестают взрослеть. Только у Лебеа есть ещё одно плохое свойство — от него постепенно пропадает зрение. И Лебеа нужно выпить только один раз, а стэнцию — траву-противоядие, для того, чтобы глаза продолжали видеть, — надо принимать каждый месяц. — Он прерывисто вздохнул. — У меня был большой запас. Хватило на семь лет. А потом…
— Нимо…
— Я теперь даже не помню, когда я родился, Аль. Я нарочно не считаю время, чтобы… Потому что я никогда не чувствовал себя взрослым. Мне кажется, время застыло и превратилось для меня в один бесконечный день… или теперь ночь. Я никогда не понимал взрослых и почти не участвовал в их делах и разговорах. Только ветер, и небо, и корабли, и ещё вот Нинье… Он с другого корабля, он спасся, потому что ветер его подхватил и не дал разбиться. Но он не пил Лебеа…
— Это был один из первых моих полётов, — грустно улыбнулся Нинье. — Как у вас говорят — практика… Нимо, я хочу признаться тебе хоть теперь…
— Что?! — Нимо вскинулся, изогнув брови. — Что? Ты…
— Я пробовал… Чуть-чуть. Но было уже поздно. Прошло четыре года после Волны, когда я понял, что должен решиться. Это было жутко… страшнее, чем риск… умереть от Лебеа. Помнишь ту ночь — ты думал, у меня лихорадка?.. Потом я сказал себе, что, может, всё к лучшему — как бы мы жили тут? А теперь я стал Мастером Тогородором, и…
Нимо наклонился, спрятав лицо в ладонях.
— Нимо…
— Уйдите! Дайте, я хоть пореву…
Мастер виновато отвернулся, отступил. А я… я не мог. Всё слишком быстро и сильно менялось, и минуту назад я не знал, кто такой Нимо — мальчик или… непонятно кто. Но сейчас… Я тронул короткий рукав его рубашки… странно, именно сейчас почему-то заметил, какая она необычная — я не видел у наших ребят ничего похожего.
Нимо поднял лицо. Клянусь, я понял: на какой-то миг что-то случилось у него с глазами — он увидел меня! Он округлил рот, и словно хотел вскрикнуть, и схватил меня за плечи… и глаза у него стали большущие, как…
А потом волшебство исчезло.
Он выдохнул и приложил ладони к глазам. И улыбнулся.
— Вот ты какой… Я… запомню. — А потом добавил: — Значит, ещё можно…
У меня тогда первый раз мелькнула эта сумасшедшая мысль…
— Считается, Островов за Океаном больше нет. Теперь про это сочиняют легенды, даже наши, кое-кто… будто боги уничтожили Золотых магов за их эксперименты с подземным огнём. Я в это не верю, я вообще не очень-то верю во всяких богов, которым молятся… Это у нас наследственное. — Нимо улыбнулся.
— Что?
— А, ну это… не верить священникам.
— А твои родители? Они… остались… ты не знаешь, что с ними?
Нимо закрыл глаза.
— Я…
— Но ты же говорил, что… Прости…
— Я тебе расскажу… потом. Чуть позже.
— Ладно. А ваши корабли… Никто не пробовал вернуться?
Они вошли в маленький домик на берегу ручья, текущего меж холмов. Сильно запахло яблоневым деревом. Финетта открыла дверцу высокого и узкого шкафа, похожего на башенку или напольные часы. А за нею оказалось множество совсем уже крохотных дверок; в лицо водянику пахнуло прохладой, как будто из шкафа сочился сквозняк. Финетта, встав на цыпочки, достала из самого верхнего отделения мешочек.
— Это золотая, — и подала Алю. Достала второй. — Синяя. В этом году — необыкновенной глубины. Даже дед удивился, правда, де?
Старик тихонько засмеялся. Улыбнулся и Аль, погладил мешочки ладонью, передал Брэндли. Водяник, обмирая, принял сокровище. Мешочек обычной пыльцы из Долины стоит огромных денег. А эта…
— Аль, — сказала Финетта. — И ещё… возьми.
Откуда-то — Брэндли даже не уловил, в какой миг, — на её ладошке появился маленький мешочек, этакая ладанка на шнурке. Аль протянул обе ладони — они чуть заметно дрожали.
— Она… — Мальчик облизнул губы. — Белая?
— Ага.
— Финетта… — Она приложила пальцы к его губам.
Дзынь знала — за нею следят. Знала вчера, знала позавчера. Но позавчера ей не было дела до чьих-то глупостей (а разве не глупость — следить за ведьмучкой?)..
Позавчера Дзынь ещё пыталась следовать первой идее — разыскать место, где из мальчиков делают странных существ, управляющих ветром. А мальчики при этом становятся слепыми. Её не удивляло, что такое место окружено плотной завесой тайны, — но не бывает таких тайн, которые человечины могли бы уберечь от ведьм, если те возьмутся за дело всерьёз. Мудрые человечины это знают и не станут зря кочевряжиться. А для дураков у ведьм есть много ключиков…
Вчера вечером она отыскала человека, к которому сходились все самые важные, невидимые и тонкие нити власти в Городе-на-Холме. Человек этот жил в небольшом доме поблизости от ратуши, был не старым и не молодым, лицо носил неизменно спокойное и благообразное, улыбался встречным детишкам, рассыпая тоненькие стрелочки морщин вокруг внимательных глаз. Ух, и глаза у него! Ведьмучке они нравились, и она же испуганно отвела взгляд, опасаясь, что не удержится, застрянет в них подольше, а тогда выбор простой — или убраться подобру-поздорову из Города несолоно хлебавши, или выпить эту человечину немедленно, сразу.
Следить за главным человеком оказалось интересно. В городе всё необычно — тут легко спрятаться, но легко и попасться. Ведь каждый миг из-за угла выныривает какая-нибудь очередная неожиданная человечина, в тёмных с виду оконцах поблёскивают глазцы бдительных старушек и любопытных детей. Открываются и закрываются двери. И происходит ещё куча разных неожиданностей, которых в Болотах и даже в лесу, как казалось ведьмучке, гораздо меньше.
Предугадать всё это было невозможно. Не стоило даже тратить на это время, и Дзынь просто представила себя маленьким юрким зверьком в чужом лесу, чьи единственные защитники — быстрота и незаметность. Дзынь скользила по улицам из тени в тень; встретив чей-нибудь удивлённый взгляд, застывала неподвижно, пока любопытная человечина протопает мимо. Прохожие очень скоро забывали, что же привлекало их внимание, а Дзынь забывала о них ещё быстрее.