Априори Life 2
Шрифт:
– А вот здесь-то, как раз, и вступают в силу твои «кулинарные» способности, – он обернулся, едва сдерживая проступающий яд в маслянистых глазах. – Негоже же в самом деле потом публичному лицу контра тенором объясняться.
– Что вы, Вадим Сергеевич, какой контра тенор?! – Я в сердцах сложила ладони на груди. – Обойдётся максимум лёгкой хрипотцой! Голос будет такой… с песочком. Знаете, даже эротично. Женщины страсть как любят диапазонные мужские голоса…
– Еще больше они любят, когда человеческий самец в возрасте пятого десятка, с нарушенной конституцией веса и редеющей растительностью
– Ох, ну вам ли про возраст, в самом деле! – жестом отмахнулась я, сдерживая прилив смеха. – К тому же, вам ли не знать, что от моей стряпни в восторге только мухи, да и те, что умудрились не подохнуть.
– Именно на это я и рассчитываю, как на неравное преимущество.
Два дня спустя нам выпала честь быть приглашенными на прием в немецкое посольство. Вадим настоял, чтоб я пошла с ним. На такие приемы по протоколу следует приходить со спутницей, к тому же он хотел представить меня очередным деловым партнерам: речь шла о запуске (якобы о запуске ) новой линии производства под Москвой. Никто не верил, что Европа даст денег. Но она дала, потому что добра к искренним идиотам.
Ровно в шесть, как было указано в приглашении, мы поднимались по лестнице посольства. Вадим – в безупречно сидящем смокинге, я – в вечернем платье, с идеально уложенными волосами. У входа в просторную гостиную официант в накрахмаленной белой сорочке и бордовой бабочке предлагал шампанское. Я, как водится, поблагодарила и залпом осушила бокал, – невероятно хотелось пить. В последнее время я все чаще испытывала ничем не утоляемую жажду, – то ли от солевых отложений времени за последние периоды жизни, то ли от вездесущей пресности.
В зале было много изысканно одетых элегантных женщин. Дамы стояли кружком и беседовали вполголоса, бриллианты их загадочно мерцали и отражались в бокалах и зеркалах. Рядом группа мужчин в смокингах что-то бурно обсуждала по-немецки. Я молчала и улыбалась, – светские свои обязанности я всегда выполняла послушно, и абсолютно без удовольствия. Шампанское было безвкусным. Я все чаще встряхивала волосами в такт присущей наигранности, смеялась и фальшиво кокетничала, смотря на эти мелькающие вокруг картинки чужих жизней, и думала о том, что явно занимаю здесь чье-то место.
Тогда-то и случился у меня первый приступ…
Внезапно я ощутила настолько острую боль, что согнулась пополам и обхватила себя руками. Необъяснимо трудно стало дышать. Голова закружилась, перед глазами поплыли тысячи маленьких разноцветных звездочек. Все крупнее и ярче, все ближе и ближе, пока полностью не застелили собой обзор. Последнее, что я успела почувствовать, были подхватывающие меня чьи-то сильные руки.
Размеренный шум дождя стуком по карнизу вторгся в сознание. А вчера еще было солнце, я помню. Вчера много всего было. Чем только успело закончиться…
Я попыталась открыть глаза. Странный треск болью отзывался в одном из полушарий. В левом. Веки медленно, с трудом поднялись, и я увидела смутно знакомое мне лицо. Или незнакомое? Или не увидела?
– О,
– Где я? – я чуть слышно пошевелила губами.
– Клиника Доктора Симушкина. Терапевтическое отделение, – продолжил голос, не меняя тональности. – Сейчас выпьем таблеточки и на процедурки!
– Процедурки?
То ли от удивления, то ли от резкого спиртового запаха, боль отошла на задний план, и моему взгляду снова вернулась четкость. Я огляделась. Светлые стены, окно с задернутыми занавесками – практически белыми и фигура чуть полноватой женщины, непринужденно меняющая воду в вазе с живыми цветами. Она, почти танцуя, орудовала с непослушными стеблями изящного букета, затем положила на тумбочку пластиковый стаканчик с разноцветными таблетками и весело пропела: – Примите пока капсулы, я зайду за вами попозже.
Я дождалась, когда она покинет помещение и вновь осмотрелась. Я была в больничной палате, менее всего напоминавшей больничную. Стены выкрашены матовой краской нежного светло-кремового оттенка; комод, столик на массивных колесах соответствующий общему стилю, и шкаф для одежды снабженный зачем-то даже антресолью. Помимо этого, в смежном маленьком помещении без окон размещались небольшой холодильник и микроволновая печь. Стулья и барная стойка со сверкающими бокалами на высоких ножках. Линолеум нейтральных тонов. Бамбуковые жалюзи. Из окна вид на ухоженный сад, – скамейки, фонари, вычищенные дорожки. И, конечно же, кровать с отличным ортопедическим матрасом и нарядными вышивками на наволочках. Не сложно было представить, что находилось за дверью этого больничного «номера», – интерьер первоклассной гостиницы должно быть, не менее.
Я медленно поднялась на локтях. Тело отозвалось тяжестью и ломотой. В голове – острая вспышка боли. Скопление подушек у изголовья кровати, видимо, для того и созданы, чтобы проваливаться в них от бессилия. Проваливаться, чтоб просто снова прикрыть глаза…
В дверь постучали. Я продолжала лежать неподвижно в ожидании, что это та бодрая «толстушка» вернулась за мной на процедурки, как она не менее бодро выразилась. Однако на этот раз мой локатор вероятности дал сбой, (видимо, я слишком сильно травмировала голову). Я ошиблась, – на пороге немного растерянно и виновато стоял небритый мужчина в джинсах и белом халате, небрежно наброшенном на плечи поверх мешковатого джемпера. Первые минуты мне было даже несколько трудно узнать в нем своего всегда вышколенного и статного супруга. Некогда статного. Некогда супруга…
Мужчина молча подошел к моей койке и присел на край.
– Лерка, – произнес он, глядя в сторону. – Лерочка…
Я буквально внутренностями почувствовала, что он волнуется, и от этой его заботливой интонации мне стало еще больше не по себе.
– Я прошу, – едва слышно заговорила я, не узнавая собственный голос. – Я прошу, Игорь, не называй это имя…
– Ле… – попытался он снова, обратившись в мою сторону и накрывая ладонью мои тонкие пальцы.
– Не называй! – прервала я все скопом его попытки. – Его нет больше. Ее больше нет…