Аптекарь, его сестра и ее любовник (Фактор холода)
Шрифт:
Датч остановил «Бронко». Несколько мгновений мужчины молчали. Уэс мрачно смотрел прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Наконец он нарушил молчание:
– Не утихает, а?
Датч проклял снежный вихрь пополам с дождем.
– Я буду там завтра, даже если мне придется отрастить крылья и лететь.
– Боюсь, что именно это тебе и придется сделать, – заметил Уэс. – Ты сейчас куда?
– Поезжу по городу. Посмотрю, что и как.
– А почему бы не подвести черту, Датч? Поспи немного.
– Не могу. Даже пытаться не стоит.
Уэс окинул его изучающим взглядом.
– Я рекомендовал тебя на эту работу.
Это замечание задело Датча. Он зло покосился на старого друга.
– И что? Уже жалеешь?
– Нисколько. Но, думаю, я вправе напомнить тебе, насколько твое будущее зависит от того, преуспеешь ты здесь или нет.
– Слушай, если ты думаешь, что я плохо делаю свою работу…
– Я этого не говорил.
– Тогда что?
– Я только хочу сказать, что на кону твоя репутация. И моя тоже.
– А ты никогда не забываешь прикрыть свою задницу, верно, Уэс?
– Ты чертовски прав.
– У тебя всегда тылы были прикрыты линией полузащиты, и если парни плохо тебя прикрывали, ты с них шкуру спускал. Я был там, и мне тоже доставалось от твоих быков-полузащитников. Да у них шеи были толще моей талии! Но ты плевать хотел, что меня перемелют в пыль, лишь бы твоя задница была прикрыта.
Датч спохватился, что ведет себя по-детски, вороша обиды прежних дней, когда они вместе играли в американский футбол, и прикусил язык. То, что сказал Уэс, было правдой. Печальной, уродливой, но правдой. Он это знал. Просто ему тошно было это слышать.
– Датч, – заговорил Уэс, тщательно отмеряя и взвешивая каждое слово, – мы тут не в блошки играем. И даже не в футбол. В нашем маленьком городке завелся какой-то псих ненормальный, ворующий женщин. Теперь уже пять. Один бог знает, что он с ними делает. Люди напуганы, нервы у всех на пределе, все гадают, скольких еще он схватит, прежде чем его поймают.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что общее горе тебя и вполовину так не волнует, как твоя Лилли. Подумаешь, заночевала в уютном горном домике в ночь снегопада! Нет, я понимаю, конечно, ты о ней беспокоишься. Ты в своем праве. Но, ради всего святого, сопоставь одно с другим!
– Не надо тут проповедовать, мистер председатель городского совета! – Датч еле сдерживал себя, такая буря бушевала у него в груди, но говорил он тихо. – Не тебе меня судить, Уэс, ты и сам не образец добродетели. – И, чтобы до Уэса лучше дошло, добавил: – Особенно в том, что касается женщин.
11
– У тебя астма?
– Хроническая. Но это же аллергия. – Лилли ощупала пустую сумку внутри, понимая, что это бесполезно. Бархатного мешочка, в котором она держала лекарства, там не было. Она взволнованно провела рукой по волосам, потом потерла подбородок. – Где же он?
– Но у тебя же нет приступов астмы?
– Потому что я принимаю лекарства, чтобы их предотвратить.
– А без них…
– У меня может начаться приступ. И это очень плохо, потому что у меня нет с собой бронхорасширителя.
– Бронхо…
– Расширителя, расширителя, – нетерпеливо повторила Лилли. – Это ингалятор для использования во время приступа.
– Я видел, как люди ими пользуются.
– Без него я не могу дышать. – Лилли вскочила и нервно прошлась по комнате. – Где же этот проклятый мешок? Он примерно вот такой. – Она развела ладони на шесть дюймов. – Зеленый, бархатный, расшит бисером. Одна моя редакторша мне преподнесла на Рождество. Заметила, что прежний мешок износился.
– Может быть, ты оставила его…
Лилли прервала его, покачав головой.
– Я всегда ношу его в сумке, Тирни. Всегда. Он и сегодня был у меня.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Холодный воздух может вызвать приступ, и я точно помню, что воспользовалась одним из моих ингаляторов перед тем, как уйти отсюда. – Охваченная паникой, она нервно растирала ладони. – Господи, да что же это такое – он был у меня в сумке еще сегодня, а сейчас его там нет. Куда он мог деться?
– Успокойся.
Лилли сердито посмотрела на Тирни: он что, не понимает, почему она разволновалась?! Ну конечно, откуда ему знать, каково это – задыхаться, ловя ртом воздух, и опасаться, что не сможешь сделать следующий вдох.
– Только не говори мне «успокойся»! Ты не знаешь…
– Ты права. – Тирни схватил ее за плечи и слегка встряхнул. – Я ничего не знаю об астме, кроме одного: истерика только усугубит положение. Ты себя накручиваешь, так и до приступа недалеко. А теперь все-таки успокойся.
Ее неприятно задел его строгий голос, но, по существу, он, конечно, был прав. Она кивнула ему и освободилась от его рук.
– Все, я спокойна.
– А теперь давай восстановим ход событий. Ты воспользовалась ингалятором, перед тем как сесть в машину, верно?
– Перед выходом из дома. Я точно знаю, что спрятала мешочек с лекарством в сумку. Помню, как я возилась с «молнией»: расстегивать было неудобно, а снимать перчатки не хотелось. Но даже если бы я случайно оставила его здесь, он был бы в этой комнате. Мы обшарили весь дом. Его здесь нет, иначе кто-нибудь из нас уже наткнулся бы на него, так ведь?
– Твоя сумка упала, когда машина врезалась в дерево, помнишь?
Нет, она не помнила до этой самой минуты.
– Ну конечно! – воскликнула Лилли. – Должно быть, мешочек выскользнул из нее. Он лежал сверху, потому что я положила его в сумку перед самым уходом.
– Ну, значит, это единственное логичное объяснение. Когда ты поднимала сумку, ты проверила, на месте ли твои лекарства?
– Нет, мне тогда и в голову не пришло проверить, не выпало ли что-нибудь. Я думала только о том, что с нами будет.
– При обычных обстоятельствах – когда ты в следующий раз должна была принимать лекарство?