Арафат
Шрифт:
Человек из тайной полиция пришел к Арафату не самовольно. Ему поручено установить контакты между руководством Аль Фатах и начальником штаба иорданской армии, генералом Амером Хаммашем. Их встреча происходит в Аммане 18 марта 1968 года. Генерал Хаммаш проявляет исключительную осведомленность: ему известно, что израильская армия назначила срок налета, атака состоится в течение ближайших трех дней. Было бы лучше, если бы Аль Фатах воздержалась от участия в этом бою. Иорданская армия готова оказать нападающим жесткий прием. Предложение генерала таково: Аль Фатах должна убрать своих бойцов из лагеря Караме. Прежде всего следует позаботиться о том, чтобы главный штаб больше не оставался в опасной
Как бы ни была разумна эта точка зрения — ведь отряд боевиков не предназначен для боя на открытой местности, — Ясир Арафат не может ее принять. Он считает, что его бойцы не смогут примириться с тем, что при нападении врага они не смогут сами защищать свои дома и семьи.
Арафат говорит: «Боевая организация потеряет свое лицо перед палестинским народом, если не будет противостоять этому вызову». Аль Фатах хочет сохранить волю к сопротивлению Израилю. Она не может проявить трусость. Воодушевляемый своими командирами подразделений, Арафат организует оборону лагеря Караме.
На рассвете 21 марта израильские танки едут по мосту Алленби через Иордан. Тем самым они покидают пределы оккупированной территории и вступают в Восточную Иорданию. Продвижение танков сопровождают вертолеты. Следом движется пехота. Семь-восемь тысяч солдат выполняют приказ: прорваться к Караме. Иорданская артиллерия ведет заградительный огонь, однако она не может воспрепятствовать развитию танковой атаки на восточном берегу Иордана. Израильтяне достигают лагеря Караме и начинают систематическое разрушение домов и хижин.
Бойцы Арафата отчаянно сражаются и наносят атакующие удары. Иорданская пехота не помогает им при защите города и лагеря. Она сконцентрирована на том, чтобы выбить израильтян из расположенной несколько южнее деревни Шуне. Шуне господствует над перекрестком, который представляет собой пересечение проезжих дорог в долине Иордана и важных магистралей в столицу Амман.
В первой половине дня израильские солдаты взорвали три четверти зданий в Караме. Число жертв среди мирного населения мало, поскольку члены семей после первых сигналов тревоги были эвакуированы. После 15 часов можно было наблюдать, как израильтяне вывозят раненых и пытаются транспортировать поврежденные машины. Они начинают подготовку к отходу. До наступления темноты происходит отвод транспорта, который пригоден к использованию. Когда ночь спускается на Иорданскую долину, на восточном берегу Иордана нет больше ни одного израильского солдата. Остались только мертвые в сожженных танках.
Хотя их лагерь разрушен и непригоден для проживания, люди Арафата празднуют, как будто они одержали победу. Их ликование повторяется почти везде в арабском мире. То, что израильтяне отошли назад, приписывается сопротивлению палестинцев — они изгнали врага. Униженные поражением 1967 года, арабы хватаются за эту психологическую «соломинку». Чтобы забыть свои беды, они позволяют увлечь себя восторгу. Как люди, для которых важна честь, они счастливы от исхода событий в Караме. Название города приобретает символическую силу — оно становится символом чести и достоинства арабов.
Заглядывая вперед, следует сказать, что воспоминание о 21 марта 1968 года с течением времени претерпело существенные изменения. Если первую годовщину боевики отмечали как неоспоримую победу Аль Фатах, то уже год спустя иорданская армия приписывала победу себе, даже не упоминая ожесточенную борьбу за Караме палестинских бойцов.
Спустя два дня после битвы Арафат принимает участие в церемонии погребения павших на кладбище под городом Амманом. 16 гробов несут по улицам. Из лагерей прибыли люди, чтобы почтить убитых. Аль Фатах впервые показывает, что в иорданской
Демонстранты выкрикивают «Ассифа — ассифа — ассифа» — «Штурм — штурм — штурм». Похороны кажутся не скорбным торжеством, а скорее стихийным актом национального подъема. Бой за Караме внес свою лепту в изменение сознания беженцев: в этот день палестинский народ познал самого себя.
25 марта человек — ему около 40 лет — сидит за столом в сильно разрушенной больнице Аль Фатах в Караме и делает заявление. Он небрит, на нем куртка цвета хаки и черно-белый головной платок. Он говорит: «Этот бой был только началом. Мы вынуждены бороться, потому что нам никто не хочет помогать. Ни великие державы, ни ООН ничего не предпринимают для нас, палестинцев. Мы настроены на долгую войну, на народную войну. Мы рассчитываем на нее. Наша цель проста; чтобы приблизиться к ней, мы должны поднять на ноги общественность и встряхнуть арабский мир. Его совесть нужно разбудить. Разумеется, одни мы не можем победить, пусть даже успех 21 марта наполняет нас гордостью. Почти 15 часов мы сражались одни. Те, у кого было оружие, должны были бы нам помочь. Если не получится иначе, мы вынудим арабские правительства нам помогать!»
Вокруг палестинца стоят люди в защитных костюмах. У них на груди или в руках автоматы Калашникова. Они с уважением смотрят на человека, который разъясняет ситуацию после решающего дня. Они согласно кивают, когда он говорит о том, что их цель «человечная». Еще часто в последующие годы этот человек будет говорить о человеческом праве палестинцев на борьбу.
На столе перед человеком рядом с пепельницей лежит автомат. Прикурив сигарету, он говорит: «В сущности, мы хотим мира. Израильтяне хотят войны. Они изгоняют нас с нашей родной земли. Война израильтян имеет систему, и она не является открытием 1967 года. Она длится уже долго. Конца не видно. Но мы знаем, как выглядит конец. Мы вновь будем жить в Палестине. Мы будем там жить вместе с евреями. Со всеми, кто нас принимает. Палестина принадлежит также давно живущим там евреям. Они имеют такое же право жить там, как и мы. Против евреев я ничего не имею.
Но сионисты — они ведут себя как фашисты. Что они получили от того, что разрушили этот госпиталь? Они полностью уничтожили лагерь на тридцать тысяч беженцев. Они хотят, чтобы мы оставались народом беженцев. Здесь, в Иордании, мы не дома. Дело не в удостоверениях на право жительства и паспортах.
Быть дома означает: чувствовать себя в безопасности. Там, на оккупированной территории, я чувствую себя иногда безопаснее, чем здесь, просто потому, что я там родился. Это в какой-то степени чувство физического контакта с землей, на которой вырос».
Человек в куртке цвета хаки, в палестинском платке, размышляет в этот день вслух о будущем, о шансе возродить Палестину согласно своим представлениям: «Народная война может длиться пятьдесят лет. Это короткий срок, если вспомнить, что мусульманам пришлось бороться двести лет, прежде чем они разрушили государство крестоносцев в Иерусалиме.
Нельзя не видеть параллели с тем временем. Государство крестоносцев было плацдармом христианского империализма. Израиль — это плацдарм капиталистического империализма. Плацдармы — это такие образования, которые чужды окружающему их миру и в конце концов будут уничтожены. Только никто не знает, как долго продлится этот процесс.