Аракчеев: Свидетельства современников
Шрифт:
Аракчеев постоянно доносил Государю об успехах и процветании военных поселений. Однако, например, в отчетах за 1821 год значится в поселениях 69 случаев внезапной смерти и 12 самоубийств. По деревням выли, как скоро приходила весть, что их отдадут под военное поселение, и когда Государю в его путешествиях по России случалось проезжать по таким деревням, его вместо обыкновенных радостных криков встречали молчанием. Государь не мог не знать, что, вопреки докладам Аракчеева, мужики волновались и приходилось их обуздывать. Явное возмущение произошло, когда заводились поселения в казацких селах близ Чугуева [48] . Туда двинули значительное число войска. Аракчеев доложил Государю, что бунтующие вообразили, будто обращают их в военных поселян по требованию его, Аракчеева, и потому грозились убить его. Поэтому он не ездил в Чугуев, а оставался в Харькове, а когда бунт был подавлен, нарядил военный суд, которым приговорено к смерти 275 человек. Казнь заменена прогоном сквозь строй в 12 тысяч ударов.
48
В июне — августе 1819 г. произошло возмущение в Змиевском и Волчанском уездах Слободско-Украинской (Харьковской) губернии. Начавшись в округе поселённого Чугуевского уланского полка (поводом послужил отказ поселян косить казенное сено для полковых лошадей), оно затем охватило и соседний Таганрогский полк. Восставшие протестовали против обращения их в военные поселяне (в донесении императору А. писал, что «никакие убеждения не действуют на бунтующих и что все они единогласно с женщинами и детьми кричат следующее: не хотим военного поселения, которое не что иное есть, как служба графу Аракчееву, а не Государю, и мы приняли решительные меры истребить графа и наверное знаем, что с его концом рушится и военное поселение» — цит. по: Верещагин Г. А. Материалы по истории бунтов в военных поселениях при Александре I // Дела и дни. 1922. Кн. 3. С. 155). Для подавления бунта были стянуты регулярные войска (более 6 тыс. человек пехоты и кавалерии, две артиллерийские роты); А. прибыл в Харьков 11 августа и провел там две с половиной недели. Число арестованных достигло 2003 человек, из них 273 были приговорены к смертной казни, впоследствии отмененной; наказанию шпицрутенами подверглись 54 человека, из них 29 были забиты насмерть. Подробно (на основании архивных документов) ход событий 1817 г. изложен в работе: Савичев Н. Чугуевское восстание // Военно-исторический журнал. 1969. № 11. С. 100–104; см. также названную выше публикацию ГА. Верещагина.
Сам Аракчеев мог обольщаться мнимыми успехами своей деятельности по этой части, и тут дивиться нечему, потому что никто не осмеливался говорить
49
Сперанский Михаил Михайлович (1772–1839) — граф (1839); статс-секретарь (с 1801), в 1802–1807 гг., оставаясь в этом звании, служил в Министерстве внутренних дел. Член Комиссии составления законов, в 1809 г. подготовил «Введение к уложению государственных законов», секретарь Государственного совета (1810). В марте 1812 г. отставлен и выслан из Петербурга. В 1816 г. по приглашению А. посетил его в Грузине; по авторитетному мнению М. А. Корфа, «это именно свидание решило <…> переворот в судьбе бывшего государственного секретаря» (Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 2. С. 118). В августе того же года он был назначен пензенским гражданским губернатором, в 1819 г. — генерал-губернатором Сибири; в марте 1821 г. возвращен в Петербург, в том же году стал членом Государственного совета. Возможно, именно как косвенное подтверждение правоты Корфа следует понимать письмо А. к Сперанскому от 24 марта 1819 г.: «<…> я любил вас душевно тогда, как вы были велики и как вы не смотрели на нашего брата; любил вас и тогда, когда, по неисповедимым судьбам Всевышнего, страдали; протестовал противу оного, по крайнему моему разумению, не только в душе моей, но и всюду, где только голос мой мог быть слышен; радовался о конце сего неприятного для вас дела и буду не только радоваться, но и желать вашему возвышению (так! — Е.Д., Е.Л.) на степень высшую прежней. — <…> становясь стар и слаб здоровьем, я должен буду очень скоро основать свое всегдашнее пребывание в своем Грузинском монастыре, откуда буду утешаться, как истинно русский новгородский неученый дворянин, что дела государственные находятся у умного человека, опытного как по делам государственным, так более еще по делам сует мира сего» (цит. по: Корф М. А. Указ. соч. Т. 2. С. 159–160; письмо было приложено к указу от 22 марта 1819 г. о назначении Сперанского сибирским генерал-губернатором).
50
«Дым из пламени» (лат.). Основой для афоризма послужили стихи 143–144 из «Науки поэзии» Горация, относящиеся к Гомеру («Non fumum ex fulgore, sed ex furno dare lucem» («Он не из пламени дыму хотел напустить, но из дыма / Пламень извлечь…» — пер. М. Дмитриева). В мемуарах фон Гёце изречение Сперанского процитировано, видимо, по биографическому труду М. А. Корфа: «На возвратном пути из Сибири в Петербург, проезжая новгородскими поселениями, сам он в дневнике отметил: «furnus ex fulgore»» (Корф М. А. Указ, соч. Т. 2. С. 282).
51
Сперанский задумал коллективное сочинение о военных поселениях, для чего были назначены приготовительная комиссия и комитет (под председательством А.), в который входили Сперанский и П. А. Клейнмихель. Комиссия составила программу этого труда, но ее обсуждение в высшем комитете столкнулось с трудностями уже на первых же шагах и более не возобновлялось. Тогда Сперанский сам взялся за эту работу, и в начале 1825 г. появилась составленная им брошюра «О военных поселениях». Отпечатанная малым тиражом и без указания имени автора в типографии Штаба военных поселений, она быстро стала библиографической редкостью (Там же. С. 281–282; текст воспроизведен: Русский вестник. 1890. № 4. С. 108–116; о восприятии этого труда современниками см.: Давыдов Б. Б. Рецензия Ф. В. Булгарина на брошюру М. М. Сперанского «О военных поселениях» // Советские архивы. 1990. № 3. С. 79).
52
Кочубей Виктор Павлович (1768–1834) — граф (1799), князь (1831); вице-канцлер (1798–1799), член Негласного комитета в начале царствования Александра I; в 1801–1802 гг. управлял Коллегией иностранных дел, в 1802–1807 и 1819–1823 гг. министр внутренних дел; отставлен из-за интриг А. В следующее царствование — председатель Государственного совета и Комитета министров (1827–1834).
53
См., например, письмо от 24 мая 1817 г.: «Успехи опытов воинского поселения не могут не быть приятны всем тем, кои, умея размышлять и зная государство, должны удостоверены быть, что без таковых или иных вспомогательных распоряжений нет никакой возможности содержать от 700 до 900 тысяч войска, всегда готового в продолжение долгого времени» (Дубровин. С. 196; ср. также письмо от 22 августа 1822 г., написанное вскоре после посещения Кочубеем военных поселений. — Шильдер. Александр. Т. 4. С. 244).
54
Восстание в Старой Руссе началось 11 июля 1831 г. и быстро приобрело широкий размах: уже на следующий день взбунтовался округ Киевского гренадерского полка, 13 июля— округ принца Евгения Виртембергского, 15-го — округа 3-го и 4-го карабинерных полков и артиллерийской дивизии; затем волнения перекинулись в Чудово, Псков, Ладожский уезд Петербургской губернии. Ненависть к порядкам в военных поселениях бьша многократно умножена страхами, вызванными холерой, поэтому восставшие убивали не только офицеров, но и врачей. Опасность угрожала и А., чье имение находилось в непосредственной близости к эпицентру бунта; 29 июля А. С. Пушкин записывал в дневнике: «Мятежники хотели было ехать к Аракчееву в Грузине, чтоб убить его, а дом разграбить. 30 троек были уже готовы. Жандармский офицер, взявший над ними власть, успел уговорить их оставить это намерение» (Пушкин. Т. 8. С. 21; см. также записки Н. А. Качалова, Н. И. Шенига, Н. И. Греча). Возмущение удалось подавить лишь к концу июля, после того как в Новгородских поселениях 25–27 июля побывал император; следственная комиссия признала виновными 3639 человек. События 1831 г. подробно освещены как в мемуаристике (см. сборники воспоминаний и документальных материалов: Бунт военных поселян в 1831 году. СПб., 1870; Граф Аракчеев и военные поселения. 1809–1831. СПб., 1871), так и в историографии (см. пространный очерк П. П. Карцова «О военных поселениях при гр. Аракчееве»— РВ. 1890. № 2–4, работу Е. В. Орлова «Бунт военных поселян» — РВ. 1897. № 7, 9, 11, 12, книгу П. П. Евстафьева «Восстание военных поселян в 1817–1831 гг.» М., 1935, и труды последнего времени, например: Ячменихин К. М. Структура Новгородских военных поселений и их управление в 1816–1831 гг. // История СССР. 1989. № 1; Богданов Л. П. Военные поселения в России. М., 1992. С. 71–77).
Впрочем, Аракчеев не чужд бывал государственных соображений. Он умел довольно удачно отыскивать и употреблять нужных для дела людей. Надо также отдать ему справедливость в том, что он не делал столько зла, сколько мог, и, конечно, зная, как ненавидят его те самые люди, которые пред ним преклонялись, он не пользовался своею силою, чтобы раздавить их. А ведь у него были бланкеты [55] с царскою подписью, и ему ничего не стоило отправить в ссылку неугодного человека. При суровости нрава ему, однако, знакомо было чувство благодарности. Люди, принимавшие его дружески в то время, когда он был незначащим офицером, пользовались и позднее его расположением и покровительством. Память Павла была для него священна, и он обожал Александра, который неизменно к нему благоволил, несмотря даже на то, что прекрасная Марья Антоновна Нарышкина [56] иной раз не скрывала своего отвращения к этому его любимцу.
55
Бланкет — чистый лист бумаги с подписью
56
Нарышкина (урожд. княжна Святополк-Четвертинская) Мария Антоновна (1779–1854) — жена обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина, фаворитка Александра I с 1804 г.
Не зная благороднейших человеческих ощущений, не нуждаясь в любви, дружбе, общении с людьми и развлечении, Аракчеев с железною настойчивостью занимался делами, которые поручал ему его повелитель. Им обладала одна только мысль: как бы сохранить за собою исключительную милость его. Совместников он не терпел и сумел отстранить двух людей, пользовавшихся значительным влиянием на Александра: начальника Главного штаба князя П. М. Волконского [57] и министра финансов графа Гурьева [58] . Их места заняли Дибич [59] и Канкрин [60] . Что он помог возвыситься этим людям, надо причислить к его государственным заслугам. Совместником в царской милости оставался для него только князь А. Н. Голицын [61] . К его устранению Аракчеев воспользовался негодованием той части духовенства, которая желала, чтобы Министерство духовных дел было упразднено, находя, что лицо, управлявшее этим министерством, то же для Св. Синода, что министр юстиции для Сената. Не надо, впрочем, думать, чтобы Аракчеев сочувствовал монашескому изуверству. Оно ему было нужно только как орудие.
57
Волконский Петр Михайлович (1776–1852) — светлейший князь (1834); с 1797 г. адъютант великого князя Александра, с 1801 г. — товарищ начальника, затем начальник императорской военно-походной канцелярии; с 1810 г. генерал-квартирмейстер, с декабря 1812 г. — начальник Главного штаба армии (до 1823); с 1826 г. — министр двора и уделов, генерал-фельдмаршал (1843).
58
Гурьев Дмитрий Александрович (1751–1825) — граф (1819); с 1802 г. товарищ министра финансов, в 1810–1823 гг. — министр финансов.
59
Дибич Иван Иванович (1785–1831) — граф (1827); с 1810 г. служил в свите императора по квартирмейстерской части, генерал-квартирмейстер союзной русско-прусской армии (1813–1814), с 1815 г. — начальник штаба 1-й армии. Член Государственного совета (с 1823), начальник Главного штаба и управляющий квартирмейстерской частью (с 1824); генерал-адъютант (1828), генерал-фельдмаршал (1829).
60
Канкрин Егор (Георг) Францевич (1774–1845) — граф (1829); уроженец г. Ганау, в России с 1797 г. Генерал-интендант русской армии (1813–1820), член Военного совета (1820–1823), в 1823–1844 гг. министр финансов. Известно несколько писем Канкрина к А. (см.: Дубровин) и письмо А. к Е. З. Канкриной (апрель 1833), приславшей удаленному отдел и забытому временщику ковер собственной работы: «<…> я оной ковер употребил в спальне нашего общего благодетеля покойного императора Александра Благословенного у того стола под его стул, где он изволил всегда в Грузине десять лет работать дела отечества нашего» (РА. 1868. Стб. 281–282).
61
Голицын Александр Николаевич (1773–1844) — князь; обер-прокурор Синода (1803–1817), в 1816–1824 гг. министр духовных дел и народного просвещения, в 1819–1842 гг. — главноначальствующий над почтовым департаментом. В бытность Голицына министром Синод был фактически подчинен одному из отделений Департамента духовных дел. В мае 1824 г. «двойное» министерство
Незлобивый князь Голицын и не подозревал, какие облака сгущались над головою его. Именно тогда передавал он Тургеневу [62] и мне, в день нашего доклада, что он вел с Аракчеевым долгую беседу и что Аракчеев сообщил ему забавный анекдот о государственном канцлере графе Румянцеве [63] . Этот человек, как известно, отменно богатый, тратил большие деньги для целей ученых, но, хотя не имел прямых наследников, отличался иногда необыкновенною мелочною скупостью. Один офицер мелкого чина, израненный на войне и получавший ничтожную для него и для его семейства пенсию из инвалидного комитета, обратился к нему с просьбою о пособии. Эту просьбу граф Румянцев переслал при письме своем к Аракчееву, который, рассказывая о том князю Голицыну, выражал удивление, как граф Румянцев не усмотрел из самой просьбы офицера, что от казны ему дается все, что следует, и что офицер обращается к его благотворительности, а он, Аракчеев, тут ни при чем. Князь Голицын сказал на это, что если бы граф Румянцев обратился к нему с такою бумагою, он отвечал бы просто уведомлением, что, по его мнению, следует послать инвалиду столько-то денег <…>.
62
Тургенев Александр Иванович (1784–1845) — историк, археограф; директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий (1810–1824); после 1825 г. жил преимущественно за границей.
63
Румянцев (Румянцев) Николай Петрович (1754–1826) — граф; дипломат, в 1802–1811 гг. министр коммерции, с 1808 г. — министр иностранных дел; государственный канцлер (1809), в 1810–1812 гг. — председатель Государственного совета, в 1814 г. уволен от дел; собиратель древностей и книг.
А. И. Михайловский-Данилевский
Из воспоминаний [64]
Без блистательных подвигов, без особенных дарований от природы, не учившийся ничему, кроме русского языка и математики, даже без тех наружных приятностей, которые иногда невольно привлекают к человеку, граф Аракчеев умел, однако же, один из пятидесяти миллионов подданных приобрести неограниченное доверие такого Государя, который имел ум образованнейший, обращение очаровательное и которого свойства состояли преимущественно в скрытности и проницательности.
64
Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1790–1848) — флигель-адъютант и секретарь начальника Главного штаба (с 1816), с 1835 г. генерал-лейтенант, сенатор, с 1839 г. — член Военного совета; военный историк. Отрывки из его мемуаров печатаются по: PC. 1900. № 11. С. 471–475; № 12. С. 716 (публикация Н. К. Шильдера).
Аракчеев был ненавидим за свои бесчеловечные поступки с солдатами и за дерзкое поведение с офицерами. Жестокость его с нижними чинами простиралась до того, что он однажды схватил гренадера за усы и оторвал оные вместе с мясом. При смотре Екатеринославского гренадерского полка, который он был послан инспектировать, он назвал при всех знамена сего полка, столько прославившегося своею храбростию, екатерининскими юбками. Можно вообразить, с каким негодованием должны были слушать офицеры века Екатерины слова сии, произнесенные человеком, не бывавшим никогда на войне.
Удалясь в Грузино, он соорудил там великолепный дом, насадил прелестный сад и так обстроил крестьян, что село сие по красоте своей, а особенно по существующему в оном необыкновенному порядку почитается в России образцовым. Оно было столь многими описано, что я об нем более не распространюсь.
Александр употребил на службу любимца родителя своего и поручил ему артиллерию, которую он совершенно преобразовал и сделал ее первою в Европе, чем навсегда приобрел себе признательность России. После Тильзитского мира [65] его назначили военным министром, на сем поприще он оказал необыкновенную и непомерную строгость, сделавшую его ужасом армии. Он ввел в разных частях управления, особенно в комиссариатском и провиантском департаментах, где искони были вековые злоупотребления, порядок и устройство, до того в оных неизвестные и которые поныне в оных существуют. При учреждении Государственного совета он поступил в председатели военного департамента оного, но так как по сему званию почти не было никаких занятий, то Государь, который со времени его министерства возымел к нему беспредельное доверие, поручал ему разного рода дела. Во время Отечественной войны и заграничных походов он был неразлучен с Его Величеством, хотя в сражениях он находился всегда вне пушечных выстрелов, невзирая на носимый им военный мундир [66] . По возвращении армии из-за границы ему поручили трудный подвиг образовать военные поселения, которые он устроил превосходно, хотя, по обыкновению своему, поступая с неумолимою строгостию, он навлекал на себя упреки и нередко проклятия поселян, которых надлежало обращать в военные.
65
По Тильзитскому мирному договору от 25 июня 1807 г. Россия признавала все завоевания Наполеона в Европе, обязывалась вывести войска из Молдавии и Валахии, заключала мир с Турцией и присоединялась к континентальной блокаде Англии.
66
Ср. наблюдения очевидца, офицера Семеновского полка П. С. Пущина, оказавшегося рядом с А. в ходе Лейпцигского сражения 19 октября 1813 г.: «Когда наша кавалерия была отброшена и наши колонны выступили в боевом порядке, чтобы остановить успехи неприятеля, Государь со всей свитой поместился за нашими линиями, и, пока казаки конвоя строились для своей лихой атаки, граф Аракчеев, отделившись от группы, проехал к батальону, с которым я стоял, подозвал меня и завел приятельскую беседу. Как раз в этот момент французские батареи приблизились к нам, и одна из их гранат разорвалась шагах в 50 от места, где мы беседовали с графом. Он, удивленный звуком, который ему пришлось услышать впервые в жизни, остановился на полуслове и спросил меня, что это означает? «Граната», — ответил я ему, приготовившись слушать прерванную так неожиданно фразу, но граф при слове «граната» переменился в лице, поворотил свою лошадь и большим галопом удалился с такого опасного места <…> его адъютант Клейнмихель <…> только пожал плечами, когда генерал поворотил свою лошадь и дал ей шпоры. По возвращении в Петербург я имел неосторожность сообщить об этом случае любовнице графа г-же Пукаловой, и с этого времени я впал в немилость» (Дневник Павла Пущина. 1812–1814. Л., 1987. С. 128, запись от 4–7 октября; последняя фраза — позднейшая вставка).
Граф Аракчеев отличался от всех тех, которые были при дворе, своею молчаливостью и уединенным образом жизни. Он вставал в четыре часа утра и, употребивши несколько времени на устройство домашнего своего хозяйства, в котором у него был примерный порядок, и на чтение периодических сочинений, он принимался за дела государственные в шесть часов, когда все еще в Петербурге покоилось во сне. Он обедал в два часа один или с доктором своим и редко с каким-нибудь старинным знакомым; званых же обедов у него почти никогда не бывало, стол его составляли три умеренные блюда. Потом он опять садился за работу, а иногда по вечерам играл в бостон по десяти копеек с некоторыми приятелями своей молодости, из круга коих он никогда не выходил. В девять часов уже бывал в постели, и сему образу жизни он ни под каким предлогом не изменял; в театре, на балах и в обществах его никто не видал.
Трудолюбие его было беспримерное, он не знал усталости, и, отказавшись от удовольствий света и его рассеянностей, он исключительно жил для службы, чего и от подчиненных своих требовал, Впрочем, он не во всех поступках своих был стойким; он имел у себя любовниц, из коих известнее прочих была Пукалова [67] , поведением своим и корыстолюбием напоминавшая распутную Дюбарри [68] и женщин, подобных тем, каких представляет правление развратного Людовика XV. Отличительная черта в характере Аракчеева состояла в железной воле; он не знал никаких препон своему упрямству, не взирал ни на какие светские приличия, и все должно было ему покоряться, хотя в делах он на себя не принимал ответственности, говоря часто, что он не что иное, как исполнитель Высочайших повелений. По сей причине он был совершенно недоступен; дом его в Петербурге уподоблялся крепости, куда имел вход только тот, кого он приглашал. Тысячи имели в нем нужду, ибо все дела государственные шли чрез его руки, и никто к нему не был допускаем, а ежели кому удавалось каким-нибудь случаем изложить ему свою нужду, то лаконический и обыкновенно дерзкий ответ бывал последствием долговременных усилий до него дойти. Можно легко себе представить, что таковые поступки сделали его для всех ненавистным, и так как он от природы не получил возвышенных чувств и учением не был приготовлен к занятию того важного места, на которое судьба его возвела, то нет сомнения, что странное поведение его, приличное визирям Востока, внушено ему было презрением к человечеству, ибо все без изъятия перед ним изгибалось. Я его почти ежедневно несколько лет видал во дворце; при появлении его в так называемой секретарской комнате, где собирались адъютанты Государевы и докладчики, происходило вдруг такое молчание, как в церкви. Аракчеев становился в углу близ окна; всех взоры на него устремлялись, но весьма немногие удостоивались какого-нибудь приветствия с его стороны. На мрачном лице его редко, очень редко показывалась улыбка, и надобно было видеть тогда, с какою жадностью ее ловили. Он во дворце как бы выходил из обыкновенного круга подданных и имел какую-то особенную сферу. Те, которых он приглашал в Грузино, где он бывал отменно гостеприимен, почитались счастливцами, особенно Провидением покровительствуемыми; люди, облеченные в первые государственные звания, поспешали туда с радостию новобрачных, несмотря ни на лета свои, ни на время года. Вот пример его обращения с вельможами. Однажды приехал он к князю Алексею Борисовичу Куракину [69] , который был некогда генерал-прокурором и, следовательно, управлял всею Россиею, и сказал, что он желает играть в бостон с князем Лопухиным, бывшим тогда председателем Совета. Немедленно за сим последним посылают гонца, и восьмидесятилетний князь Лопухин, получа сие приглашение, оставляет гостей, находившихся в его доме, скачет к князю Куракину и садится играть с графом Аракчеевым. Чрез час сей последний говорит, что ему время спать, и, отдавши карты своему доктору, с ним всегда неразлучному, сам уезжает [70] .
67
Пукалова (Пуколова; урожд. Мордвинова) Варвара Петровна (р. 1784) — жена И. А. Пукалова. В передаче А. М. Тургенева сохранился следующий анекдот: «Граф Федор Васильевич Растопчин и граф Аракчеев были приглашены к императору кушать. За обедом Аракчеев начал разговор о том, что у нас перевелись вельможи, нет временщиков, что в залах знатных не толпятся. Растопчин, посмотрев на Змея Горынича, — так все звали Аракчеева, — сказал: «Да в залах не толкутся, а есть дома, пред которыми проезду нет. Третьего дня вечером везли меня по Фонтанке от Симеоновского моста, вдруг карета моя остановилась: я думал, что изломалось что-либо у кареты, опустил стекло и спросил: для чего остановились? Человек отвечает: «Каретами вся улица застановлена, а напротив, в оставленном проезде, обоз с камнем идет, своротить некуда». — «У кого же такой большой съезд?» — спросил я. Стоявшие кучера отвечали мне: «У Пукалочихи, барин». Признаюсь, никогда не слыхал я о знатной боярыне Пукалочихе». Аракчеев закусил губу, и оливковый цвет лица превратился в багрово-желтый» (Тургенев A. M. Записки // PC. 1885. № 11. С. 265). О Пукалове и его жене см. также в «Записках» Ф. Ф. Вигеля и примеч. к ним.
68
Имеется в виду незаконная дочь сборщика податей Вобернье, Мари Жанна (1743–1793) — жена графа Дюбарри, фаворитка Людовика XV (1710–1774; король Франции с 1715 г.).
69
Куракин Алексей Борисович (1759–1829) — генерал-прокурор в 1796–1798 гг.; сенатор (с 1801), малороссийский генерал-губернатор (1802–1807), министр внутренних дел (1807–1810), в 1811–1816 гг. председатель Департамента гражданских и духовных дел Государственного совета.
70
Лопухин Петр Васильевич (1753–1827) — светлейший князь (1799); в 1798–1799 гг. генерал-прокурор, в 1803–1810 гг. — министр юстиции, председатель Государственного совета и Комитета министров (1816–1823). История о партии в бостон сообщается также в «Рассказах…» И. А. Бессонова и статье П. А. Вяземского «По поводу записок графа Зенфта» (см. ниже); ср. едкую зарисовку П. В. Долгорукова: «Лица самые заслуженные, самые почтенные трепетали косого взгляда Аракчеева, а те, коих природа оскорбила низкой душой, прибегали ко всем возможным подлостям, чтобы доползти до снискания его благоволения. Председатель Государственного совета и Комитета министров, 70-летний старец Лопухин, председатель Департамента экономии в Государственном совете, 65-летний старец князь Алексей Куракин, министр внутренних дел граф Кочубей езжали по вечерам пить чай к любовнице Аракчеева, необразованной и злой Наське. Когда Аракчеев удостаивал Кочубея принять от него приглашение на обед, то Кочубей, столь гордый и надменный с другими, надевал мундир и ленту, чтобы встретить Аракчеева» (Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1992. С. 389; примеч. автора: «Князь Илья Андреевич Долгоруков, несколько времени бывший адъютантом Аракчеева, рассказывал мне, что он сам видел Лопухина, Куракина и Кочубея, распивающих чай у Наськи»).