Арарат
Шрифт:
Армию, которая в течение двух недель сдерживала противника, возглавлял Денисов. Простившись в Тбилиси с Асканазом, он оттуда же отправился принимать свою новую часть. Залечив раны, полученные в боях под Москвой, Остужко по совету Марфуши добился перевода в армию, которой командовал Денисов. Он был назначен командиром роты; Марфуша работала санитаркой в полку. Рота Остужко состояла большей частью из русских бойцов, но получила пополнение в Керчи; в ней были и украинцы, и армяне, и азербайджанцы, и грузины.
В роте Остужко оказались и Гарсеван с Аракелом
Знакомясь с бойцами своей роты, Остужко тотчас же обратил внимание на Гарсевана. Командиру роты пришлись по душе мужественная осанка уроженца Двина, его дисциплинированность и смекалка. Через несколько дней он представил Гарсевана к утверждению в звании сержанта и назначил командиром отделения.
— Когда мы дрались под Москвой, у нас был чудесный комиссар армянин, Асканаз Араратян. Знаешь такого?
— Ой, умереть мне за тебя, так он, значит, жив-здоров? — радостно воскликнул Гарсеван. — Я же его провожал, когда он самолетом летел, даже абрикосов ему на дорогу привез!..
— Все в нашей части считали, что Араратян талантливый командир. Помню, он мне все о Давиде Сасунском рассказывал. Вот ты и напоминаешь мне Давида, Гарсеван.
— Ну куда мне до него, товарищ старший лейтенант! Буду выполнять приказы, не жалея головы.
Рота сражалась отважно, но Гарсеван был недоволен. «Сердце подвига просит, — с горечью думал он, — а мы все отступаем… Куда это нас приведет?!» Слово «подвиг» он произносил по-русски, потому что оно было легче длинного армянского слова «схрагорцутюн».
Устремив покрасневшие от бессонницы глаза на восток, Гарсеван ждал рассвета. «Вот сейчас расколется небо и выскользнет краешек солнца», — думал он. Этот миг был ему хорошо знаком; еще год назад он каждый день на рассвете спешил к себе в садоводческую бригаду. А теперь по обе стороны от него, лежа на дне окопа, боролись со сном бойцы его отделения. Гарсеван прошел вдоль окопа, всех разбудил и вернулся на прежнее место.
К нему подошел Остужко, проверявший боевую готовность роты.
— Ну, братец, могу тебя порадовать…
— А что, не отступаем больше?! — радостно прервал его Гарсеван.
— Э-э, видно не то слово я выбрал. Хотел сказать, что большая часть наших удачно переправилась через пролив и укрепилась на том берегу. Продолжается посадка остальных на корабли. До последнего момента нашей роте придется прикрывать переправу, а потом — отходить с боем. Нас будет ждать особый транспорт.
— Ну что ж, товарищ командир, какие силы и таланты имеем, все в дело положим, — отозвался Гарсеван. В минуты волнения он думал по-армянски и перекладывал свои мысли на русский язык, полагая, что не допускает погрешностей против русского языка. Как бы то ни было, Остужко всегда понимал его.
Прошло немного времени, и начался тот страшный грохот, который стал уже привычным для Гарсевана. На расстоянии нескольких шагов от него орудовал ручным пулеметом Унан вместе со своим братом Айказом. На правом фланге отделения трещал автомат Аракела. Накануне Аракел жаловался
Лавина вражеского огня — винтовочного, минометного и орудийного — обрушилась на окоп. По приказу Остужко все взводы и отделения роты отвечали противнику сплошным огнем. Через час Гарсеван заметил, что к позициям роты приближаются танки, а за ними катятся бесконечные цепи фашистской мотопехоты.
— Отходить с боем! — передали по окопам приказ Остужко.
Малейшее промедление грозило гибелью роте: на правом и левом флангах фашисты уже докатились до берега.
Гарсеван поручил Унану с братом остановить группу фашистов, пока отделение выберется из окопа. После первой же пулеметной очереди несколько фашистов упало наземь. Унан выскочил из окопа и бегом нагнал отделение. Но бежавшего за ним Айказа подкосила вражеская пуля.
— Ползи, догоняй!.. — в ужасе крикнул Унан.
Заметив, что пулеметные диски остались у Айказа, один из бойцов отделения, Абдул, уроженец Мугани, кинулся обратно, взял у Айказа два диска и бегом доставил Унану.
— Давай, ребята, залпом по этой кучке, а то плохо придется Айказу! — крикнул Гарсеван.
Дружный залп скосил ближайшую цепь противника, но справа и слева выскочили новые группы. Они вплотную подступили к Айказу, один из них что-то кричал раненому бойцу. Айказ рывком выхватил из-за пояса гранату и бросил ее перед собой…
— Унан, — послышался голос Абдула, — брат твой дорого продал свою жизнь!.. Считай меня названным братом!
Прижимая пулемет к груди, Унан все оборачивался на бегу туда, где остался лежать Айказ. Нет уже брата, а он еще вчера писал матери, что по счастливой случайности встретился с братом и находится с ним в одной роте! Провожая их на фронт, мать благословляла своих сыновей. А сколько погибло и вчера, и сегодня!.. Унан скрипнул зубами и взялся за пулемет.
В отделении Гарсевана выбыло еще двое. Увидев рядом с собой Унана, Гарсеван с минуту смотрел на его воспаленное лицо и, вместо слов утешения, лишь глубоко втянул воздух и деловито перезарядил автомат. Расставив бойцов по местам, он приказал прицельным огнем уничтожать подползавших фашистов.
«Молодец Москвин, так, так, Шалва милый!» — мысленно одобрял бойцов Гарсеван, замечая, как от их метких выстрелов редеет подползавшая цепь.
— Моторная лодка ждет! — доложил посланный к Гарсевану связной.
«Остужко!.. Конечно, это он позаботился…» — подумал приободренный Гарсеван.
Перед пулеметом Шалвы взметнулся столб пыли. Не прекращая огня, Гарсеван с бьющимся сердцем следил за бугром, позади которого залег Шалва. Гитлеровцы были совсем близко, но трещал лишь пулемет Москвина. Шалва молчал. Неужели?.. Но нет, он шевельнулся, отполз назад, стреляет из автомата.
— Ракета, товарищ Даниэлян! — послышался голос связного.
— Вижу. Ну, ребята, давайте залпами, без остановки!