Арбатская излучина
Шрифт:
Ему никак не верилось, что изо дня в день он будет проделывать все такие же простые и по сравнению с прежними его занятиями до смешного малозначительные манипуляции, направленные всего-то навсего на создание большего или меньшего уюта и красоты какого-то бульварного уголка… Ох, боже мой! Сказали бы ему еще недавно, на что будет обращена его энергия!
В мыслях этих не было горечи, а только ирония по отношению к себе.
Марии Васильевне, конечно, до всего этого не было никакого дела, и он уж постарается ничем себя не выдать: пусть думает, что он всецело поглощен работой и в мыслях не имеет преуменьшать
Когда он вернулся, Мария Васильевна сидела на скамейке и сделала ему знак сесть рядом.
— Норму выполнил? — спросил он не очень серьезно.
— Нет, — ответила она, к его удивлению, потому что, по его мнению, он даже перестарался.
— Я смотрела, как вы работаете, — объяснила она, — неэкономно: размахиваетесь сильно и выдыхаетесь быстро. Но это наладится…
— Наверное, — смущенно и разочарованно произнес он: тоже великая задача! Неужто ему не справиться?
Он вдруг подумал, что она снисходительна к нему: больной человек, чего с него возьмешь! Так она утешала его своим этим «наладится!». Здесь присутствовало что-то обидное для него. «Вот еще навязалась на мою голову! Ну был бы мужик, с которым как раз сейчас, пошабашив, уместно было бы выпить по сто грамм в ближайшей забегаловке!» — подумал он, и эта возможность так ему выпукло представилась, что он даже воровато искоса поглядел на Макарову: не проникла ли она в его замыслы?
Она сейчас представилась ему снова другой: что-то в ней будто стронулось, будто сняли с нее один слой, а под ним обнаружился другой; просто любопытно смотрела она, любопытство было направлено явно на него.
«Ну это уже слишком… Ничего она от меня не вызнает», — подумал он, готовясь дать отпор ее попытке, — а, впрочем, ведь еще и попытки не было: так, смена выражений лица, видимо для нее характерная…
И даже наверняка ему почудилось. Она уже с другим лицом, равнодушным и чуть утомленным, спросила:
— Не устали с первого разу?
Ну да, так должен был спросить бригадир. И он как бригадиру и ответил, что не устал, что учтет ее замечания.
После чего она поднялась и пошла, а он подумал, что походка у нее легкая, девичья. И опять пожалел, что бригадир не мужик… Но уже без мысли о выпивке, а с тем соображением, что можно было бы поближе познакомиться… Как это у мужчин обычно и просто бывает: «Воевал? Где?» — и пошло! А тут что? Он подумал еще, что оторван не только от привычной работы, но и вырван из своей среды. «С корнем, как сломанный стебель — вон валяется!..»
И в последующие дни так получалось, что он работал один: подвозил на тачке землю, потом рассаду. В конце дня Мария Васильевна записывала операции и выполнение. Она уже не спрашивала, устал ли он, но однажды заметила, что сама устала: два человека из бригады не вышли, значит, ей пришлось за них…
— Как же так? — спросил он. — Разве вы должны?..
— Работа такая, Иван Петрович, видная очень. Невозможно недоделать чего-то. Заметно ведь. Очень заметная работа… — она говорила как о чем-то неоспоримом и с некоторой гордостью. И он завистливо подумал: «Как это хорошо — гордиться своей работой!»
Она
— Бульвар — не магазин, не вокзал, не ресторан… — это прозвучало для него непонятно: к чему она клонит?
— Что вы имеете в виду? — спросил Иван Петрович, такими странными показались ее слова.
— Ну как же… В магазин приходят что-то купить, на вокзал — уехать или встретить кого… В ресторан — покушать или повеселиться… А на бульвар — зачем?
Она пытливо и немного лукаво посмотрела на него своими небольшими карими с рыжинкой глазами.
— Ну, отдохнуть, — предположил он; в самом деле, что еще можно делать на бульварах?
— Нет, Иван Петрович, не только отдохнуть. Мы даже помыслить не можем, с чем приходит сюда человек. Вот он пришел, сел на скамейку, задумался… А мы понятия не имеем, что у него на уме! Может, он с радостью: повертеть ее хочет со всех сторон, насладиться! Один… Может, он решение какое-то важное обдумывает. Такое важное, что вся судьба от этого зависит.
— Да… пожалуй, — застигнутый врасплох этой мыслью, удивился Дробитько.
— Или вот пара сидит, а вы — хоть убей! — не знаете, с чем они тут у вас сидят. Может, сходятся, может, разводятся. Может, милуются, а может, один другого убить готов. Ведь жизнь — она многообразна. И к нам приходит все ее многообразие.
Иван Петрович молчал, удивленный тем, как близко она подошла к нему самому, тому, который несколько дней назад сидел на скамейке бульвара: «Человек за бортом!»
— И вот, Иван Петрович, хочется, чтобы на этих бульварах все находили, чего им надо: отвлечение, утешение, красоту и покой… На любой случай чтобы сгодилось. Потому что наши бульвары — прибежище.
«Прибежище»? Удивительно. Значит, и для него прибежище — этот бульвар…
С Марией Васильевной был еще один разговор: интересный. Собственно, говорила она одна, а он только удивлялся и старался, чтобы она этого не заметила.
Началось все с того самого «участия» в нем, которое Дробитько так трудно переносил. Мария Васильевна подошла, когда он уже закончил работу, умылся, присел на скамейку, чтобы взглянуть со стороны на свой участок.
Тут она и явилась. И сразу сказала:
— Вот увидите: вам эта работа пойдет на пользу.
Она как будто искала контакта с ним, может быть, чувствовала неловкость: вряд ли ей приходилось командовать полковниками. И он ответил с наигранной готовностью, что да, конечно, на пользу…
— Ведь это прекрасно: работать на природе, — продолжила она нить вялого разговора.
— На природе? — городские бульвары не представлялись Дробитько именно «природой».
Она подхватила его невысказанную мысль:
— Почему-то думают, что природа — это обязательно деревня. А в городе никакой природы вовсе нет. И вообще на город смотрят как на какую-то противоположность природе. А между прочим, все зависит от социального устройства. — Ее слова показались ему назидательными и книжными, но она продолжала, даже с вызовом, словно именно он, Дробитько, был ее оппонентом. — Я городской московский пейзаж не мыслю без природы! Посмотрите, как развиваются новые массивы города. Они планируются уже с зеленью, деревьями, бульварами! Да вы когда-нибудь были на Университетском бульваре? — уже прямо напустилась она на него, и он даже улыбнулся: