Арчибальд и массы
Шрифт:
— Лопай!
— Вы послушайте…
— Ло-о-опай!
Положение было сложное, и Арчибальд это понял. Судите сами: один носит воротнички и не любит сала, другой любит сало, но не воротнички. Словом, племянник мой очень обрадовался, когда кто-то вбежал в комнату.
Радость оказалась недолгой. Новоприбывший
Да, господа, словно путник в пустыне, Арчибальд просто кружил и вернулся в тот самый «Гусь и огурец», к человеку, которого не думал встретить в этой жизни.
— Чего орете? — осведомился тот.
Неопрятный субъект мгновенно преобразился, сменив угрозы на тихий плач.
— Сала не ест… — плакал он в пепельницу. — Сала, понимаешь, не ест! Воротничок напялил, а са-а-ала…
— Да плюньте вы, — начал человек с рукавами, обращаясь к Арчибальду, но внезапно утратил ту приветливость, которая присуща гостеприимному хозяину. Он хмыкнул, хрюкнул и тихо вымолвил:
— Вот это да! Тот самый.
После этого он поплевал на ладони.
— Минуточку! — сказал Арчибальд. — Послушайте!
— А чего я делаю? — откликнулся субъект. — Слушаю. Да. Так ему! — Прибавил он, услышав грохот. — Сала он не ест!
В то время ночи, когда часы, если они правильны, показывают ровно три, перед домом 36а по улице Парк-лейн послышалось робкое кудахтанье. Покаянный, усталый, не любящий масс, пламенно любящий невесту племянник мой начинал свой коронный номер. Аврелия велела прийти, он и пришел.
Поначалу шло туговато, потом он разыгрался. Голос обрел выразительность, силу и все то, что обращает подражание курице в произведение искусства. Вскоре стали открываться окна, высовываться головы. Кто-то звал полицию. Мир снисходит к влюбленным, но не тогда, когда
Наконец явился закон в лице главного констебля С44.
— Это что такое? — спросил он.
— Куд-кудах, — отвечал Арчибальд.
— То есть как?
— Кудах-кудах-кудах, — рассыпался трелью мой племянник.
Пришла та минута, когда нужно обежать круг. Констебль, опустивший руку на плечо, этому мешал. Арчибальд легко отпихнул его — и в это самое время открылось окно. Прекрасная Аврелия спала крепко и, услышав первые «куд-кудах», решила, что это ей снится.
Теперь, когда она проснулась, душу ее затопила волна облегчения и любви.
— Арчибальд! — вскричала она. — Неужели ты, старый гад?
— А кто же еще? — отвечал племянник, прерывая представление.
— Иди сюда, выпей!
— Спасибо, с удовольствием, — сказал Арчибальд. — Нет, прости. Кажется, не могу.
— Почему?
— Полисмен схватил.
— И не отпустит, — развил его мысль констебль достаточно мрачным тоном, ибо живот у него еще ныл.
— Не отпустит, — перевел Арчибальд. — Теперь я, наверное, приду… Когда, начальник?
— Через две недели без обжалования, — отвечал тот. — Нападение при исполнении.
— Через две недели, — сообщил Арчибальд уже издали. — Четырнадцать дней. Скажем так, полмесяца.
— Я тебя жду! — закричала Аврелия.
— Что ты делаешь?
— Жду-у-у-у!
— Значит, ты меня любишь?
Голос его был едва слышен, констебль шел быстро.
— Да-а-а-а-а!!!
— Не слы-ы-шу!
— Да! — взревела Аврелия.
Ее измученная глотка понемногу отдыхала, издали донеслось едва слышное «куд-кудах», сообщившее ей, что он все понял.
Улица закрыла окна и пошла спать.