Ардагаст, царь росов
Шрифт:
Олень склонил голову, увенчанную словно раскидистым золотым деревом. Морана, ухватившись за рога, легко взлетела ему на спину, следом за её спиной устроилась Девана. Чудо-зверь оттолкнулся от земли серебряными копытами и понёсся в ночное небо, а следом за ним — трое лунных псов. На лету богини обернулись и помахали руками своим воинам. Среди ярких звёзд оленя и его всадниц уже ждал молодой златоволосый воин на красном златогривом коне. А в святилище на санях снова весело скалило зубы соломенное чучело в дырявом плаще и рогожной понёве.
Стук копыт и конское ржание, донёсшееся с севера, заставили русальцев обернуться. Из леса к священному городку вылетели всадники в сарматских башлыках
Всё это перепуганный нур рассказал молодым северянам — те были первыми, на кого он наткнулся в стане. Взволнованные северяне пошли к Хор-алдару, оставленному царём за главного воеводу, и стали требовать поднять войско и идти на Медвежью гору. Князь с трудом утихомирил их, взял с собой сотню конных сарматов и два десятка всадников-северян и поскакал с ними к городку.
Завидев их, Милана не на шутку встревожилась: вдруг сгоряча полезут на приступ? От Лютицы она знала о чарах, защищавших городок. Золотые ворота таили в себе силу Огня и Грома, а обледенелый вал — силу Мороза. Враг, коснувшийся ворот, рисковал быть испепелённым или поражённым молниями. Коснувшийся вала превратится в насквозь промерзшего ледяного истукана. А привести в действие эти силы могло в любой миг заклятие, известное одному лишь верховному жрецу Черной земли. Разбуженные же смертоносные силы могли истребить не только оказавшихся у самых укреплений, но и всё живое на сто шагов от них.
Милана бросила взгляд на крутой склон горы. Не добежать... Чародейка вскинула руки, завертелась волчком, обратилась орлицей и полетела наперерез росским всадникам.
Славобор, Ясень и их столь же молодые воины слышали предания о защитных чарах Медвежьей горы, но не очень-то верили им. Сами ведь мальчишками сколько раз и ворот касались, и лазали на вал городка, и зимой, и ночью — на спор. И никто не сгорел, не замёрз. А своими глазами тех чар даже и деды не видели — последний раз сарматы нападали на городок чуть ли не сто лет назад. Может, тогда что и было, а сейчас только Чернобор страху напускает слухами про чары.
Когда же Славобор с северянами увидели, что священный городок защищает только кучка ведунов и роксаланов перед воротами, удальство взыграло в сердцах юношей. Взять с налёта городок, перебить колдунов, вызволить царя или отплатить за его смерть! Разве они не лучшие храбры Северы, а их Славобор — не великий воевода? А русальцы и волколаки уже побили всех чудищ и теперь спешат к горе — как бы не опередили их, северян...
Молодые удальцы не знали, что их настроение уже заметил безжалостный духовный взор верховного жреца. Другой на его месте после гибели зверобогов и вмешательства богинь обернулся бы хоть вороном, хоть зайцем — и подальше от Медвежьей горы и самой Северы. Скирмунт так бы и поступил, не будь сейчас рядом с ним сильного духом и властного тестя. А тот не собирался никому отдавать своё тёмное лесное царство. Ведь из тех, кто сидел в Велесовом сарае, никто, кроме самого верховного жреца, его сородичей и ещё нескольких волхвов, обладавших хорошим духовным зрением, не видел, что происходило в святилище, на поле, перед воротами. Главное, чтобы, выйдя, «райские» увидели лишь трупы тех, на кого надеялись. И тогда никто не посмеет сложить песню о последнем подвиге Ардагаста и его дружины. Будет песня
Как затаившаяся змея, ждал верховный жрец когда удалятся грозные и своенравные богини. Ну вот, улетели наконец... Мир велик, всюду не поспеют. Теперь — напасть первым, пока враги с двух сторон не вломились в длинный дом. Обернувшись к внешним воротам, он громко каркнул вороном. Это услышали снаружи защитники ворот и отступили от них на шаг. Тогда Чернобор пробормотал заклятие, сообщённое ему последним верховным жрецом будинов. Всё. Пусть теперь юнцы погибнут первыми. И имена их, служивших богоненавистному царю Ардагасту, будут в веках прокляты.
Передав двоерогий посох Скирмунту, верховный жрец снял рогатую личину и надел шкуру зубра с рогами. Надвинул кожу зверя на лицо, шумно втянул и выдохнул воздух через его ноздри. Теперь его дух был так же могуч и неукротим, как у пещерных колдунов на заре времён. Для него, обычно осторожного, не существовало больше страха перед Перуном, Даждьбогом, Мораной, тогда ещё не родившимися. Теперь он мог оборотиться не только зубром (хотя и это теперь мало кто умел), но и ещё более могучим и древним зверем, остановить которого, как был уверен колдун, мог лишь ещё более сильный зверь.
Верховный жрец опустился на четвереньки и, даже не перекувыркнувшись, превратился в невиданное животное. Грузным телом и длинной чёрной шерстью оно напоминало носорогов, только что бившихся с русальцами. Но рог на носу его был невелик, зато изо лба торчал другой рог — длинный и острый. Чудовище обернулось к внутренним воротам и требовательно заревело. Тёмные волхвы быстро сняли чары и распахнули ворота. Зверь оглянулся на Костену с Невеей. Те уже оборотились: мать — медведицей, дочь — волчицей.
С громовым рёвом единорог-Чернобор устремился вперёд, готовый смести, истоптать, раздавить любого — человека или зверя. Яростный, уверенный в своей силе, он не остановился бы и перед самим Индриком-зверем. Следом помчались, оскалив зубы, две хищницы.
Молодой львицы, лежавшей в снегу между длинным домом и оградой, они не опасались. Её, ослабевшую в схватке с волхвами, Чернобор даже не счёл нужным добивать. Не удивило его и отсутствие чар на воротах святилища: видно, два волхва-бездельника как следует не наколдовали, недаром их двоих одна девчонка в львиной шкуре одолела. Что эта девчонка могла так быстро исцелиться после удара смертоносным жезлом, да ещё снять с ворот, ему и в голову не пришло. Иначе он заметил бы, что львица-Мирослава не лежит без сил на снегу, но затаилась, готовая к прыжку.
Не успел единорог влететь в ворота святилища, как львица жёлтой молнией рванулась к нему и, оказавшись на спине оборотня, впилась ему клыками в шею, но едва смогла прокусить густую шерсть и толстую кожу. Чудовище не остановилось, даже не сразу почувствовало вцепившегося в него врага. Но в святилище, едва завидев свою ученицу, на единорога бросилась Лютица. Однако даже две львицы, повисшие на чудовищном звере, не смогли остановить его — лишь немного замедлили его бег.
Ардагаст в этот миг стоял, раздумывая: ждать и дальше в святилище или напасть на Велесов сарай с тыла? И что это за незваные всадники у ворот городка? Когда на него устремилась с оглушительным рёвом чёрная громада, Зореславич не успел даже выхватить меча. Он лишь упал, и страшный рог вонзился меж брёвен частокола. Тяжёлая голова жутко нависла над царём. Красные глазки чудовища горели злобой, в которой сливались нерассуждающая ярость зверя, изощрённая ненависть человека и какие-то тёмные, пекельные чары, сковывавшие и тело, и душу. Не было сил не то что сражаться, но даже бежать.