Аргентовские
Шрифт:
Забравшись на тендер маневрового паровоза, подогнанного на первый путь, командир конного милицейского отряда Чупин старался перекричать бушевавшую толпу.
— Граждане и гражданочки! Призываю к спокойствию. Мы, пролетарская милиция, кроме хорошего ничего вам не сделаем. Проверим документы и катитесь на все четыре… Революционный долг велит нам ловить самогонщиков, которые переводят дорогое зерно на дерьмо, спаивают людей до скотов, наносят вред нашему пролетарскому делу.
Чупина никто не слушал. От волнения и натуги он взмок, но продолжал
Аргентовский, ведя коня в поводу, направился к паровозу. Заметив комиссара, Чупин спустился вниз.
— Слушай, а куда все рвутся? — нагнувшись к его уху, спросил Лавр.
— Бог их знает… — удрученно махнул тот рукой. — Целый час бьемся — никакого толку… Бежать хотят…
— Бежать? Куда?
Вместо ответа Чупин пожал плечами.
— Прикажи конникам расступиться. Пусть их…
Милиционеры повернули коней и отступили в стороны. Только что бушевавшая толпа словно задохнулась: наступила такая тишина, что слышно было, как позванивают удилами лошади. Аргентовский подошел к бородатому старику в шапке с оторванным ухом. В полусогнутой левой руке старик держал два узла, в правой — суковатую палку с металлическим набалдашником. В свете фонаря, тускло освещавшего перрон, под лохматыми бровями старика растерянно поблескивали выцветшие глаза.
— Ну?..
— Чего «ну»?
— Вы куда-то торопились… — спокойно сказал комиссар. — Пожалуйста, путь свободен.
— Куды народ, туды и я…
— А народ куда?
— Не знаю…
Кто-то засмеялся. Старик в сердцах плюнул на землю и, повернувшись, стал протискиваться к зданию вокзала. Вскоре перрон опустел. Успокоившиеся пассажиры зашли в вокзал. Милиционеры приступили к проверке документов.
В эту же ночь Аргентовский побывал на квартире бывшего полицейского исправника Иконникова. Получилось, собственно, случайно. Лавр не знал, кто живет в большом двухэтажном особняке на Дворянской улице. Услышав доносившиеся со двора голоса, подъехал к распахнутым воротам.
— А, это вы, комиссар… — Из-за угла навстречу шагнул маленький коренастый мужчина с винтовкой наперевес. — Заместитель командира красногвардейского отряда Сорокинского завода Авдеев, — представился он. — Полчаса тарабаним — и никакого толку…
— В окна стучите, — посоветовал Аргентовский. Наконец сквозь щель ставни на первом этаже пробился огонек, затем мужской бас за дверью спросил:
— Кого черти носят?
— Откройте. Милиция.
— А может, не милиция? Всякий народ шастает…
— Да милиция же…
— Открой ставню, покажись.
К окну подошел Аргентовский.
— Комиссара знаю.
Дверь открыл высокий мужчина. Был он босиком, в исподнем белье.
— Срам-то хучь прикрой! — крикнула ему женщина из глубины сенок.
— Ничаво… Хучь и милиционеры, а все одно мужики, — забалагурил мужчина, словно обрадовавшись позднему визиту «гостей». — Сюда, сюда проходите. А то кабы их благородия не проснулись. Беды не оберешься…
— Кто такие? — спросил Лавр, когда вошли
— Мы али они? — Мужчина ткнул пальцем в потолок.
— Их благородия.
— Неужто не знаете? — искренне удивился он. — Исправник Курганского уезда господин Иконников-с. Бывшие оне. Там, наверху, проживают. Женка моя кухаркой у их служила, пока я на германской вшей кормил. А теперь, вишь, не надо стало, хватеру ослобождай, потому как муж изранетый с фронту явился да красную заразу в дом принес. Седни вечером баталия Состоялась. И не столь Михаил Васильевич, сколь Софья Борисовна бунтуют.
В квартире Иконниковых не спали: дверь открылась тотчас. В прихожей Аргентовского встретила розовощекая пухлая хозяйка. Засуетилась, приглашая в боковую комнату.
— Проходите, проходите. Из милиции? Я так и знала!.. — всплеснула руками Софья Борисовна и, присев на краешек стула, залилась горькими слезами.
— Что вы знали? — спросил Лавр.
— Знала, что судьба его предопределена.
— Чья судьба?
— Михаила Васильевича, мужа моего. Говорила: сходи к властям, скажись… Покаянную голову и меч не сечет, — продолжала причитать хозяйка. — Скажите: много ему грозит? А может, расстреляют?
Она прижала руки к пухлой груди, раскрыла рот и по-детски вопрошающе уставилась на Лавра, словно ожидая, что он сию минуту разрешит все ее сомнения.
— Считаете, что вашего мужа должны судить?
— Не успокаивайте, пожалуйста. Так всегда бывает, когда меняется власть.
Аргентовский внимательно посмотрел на Иконникову. Она потупилась и грустно, сквозь слезы, улыбнулась:
— Я не перестаю думать: вы, большевики, будто родились в сорочках. Все-то у вас легко и понятно. А мы, служащие, вечно приспосабливаемся к власти.
«Мысли хозяйки понятны, — подумал Лавр. — Интересно, что думает и чем живет сам исправник?..» И, обращаясь к Иконниковой, спросил:
— Могу я видеть Михаила Васильевича?
Она встрепенулась.
— Пожалуйста! Не откажите в любезности пройти в соседнюю комнату. Он давно ждет вас.
У резного, красного дерева, шкафа в кожаном кресле сидел тучный мужчина в темном шелковом халате. В скупом свете семилинейной лампы холодно поблескивали стекла его очков. Из-под седеющей щетки жестких усов, закрывающих тонкую верхнюю губу, торчала прямая трубка. Глаза под тяжелыми полуопущенными веками глядели мрачно.
Лавр поздоровался. Иконников, привстав, поклонился.
— Чем могу служить?
— Я — комиссар Курганской горуездной милиции Аргентовский. В целях пресечения самогоноварения произвожу обыски.
— Пожалуйста. Препятствовать не благоразумно, — пыхнул он трубкой и, проследив за плывущим по комнате колечком, спохватился: — Садитесь, комиссар. Пусть ваши люди занимаются своим делом.
Лавр кивнул сопровождавшему его Авдееву: «Начинайте», — и вновь обратился к Иконникову:
— Предлагаю оружие сдать добровольно.