Аргидава
Шрифт:
– Понял, Пацыка. Девочка где? Мать ее ко мне приезжала.
– Там, – Пацыка мотанула головой за горку. – Сонное дала ей выпить.
Цыганка оперлась о боковую стенку горки, та, тяжело скрипя по неровному полу, сдвинулась. Пацыка нащупала почти незаметный крюк и приоткрыла сливающуюся со стеной дверь.
Машка крепко спала на старом горбатом диване с маленьким овальным зеркалом на спинке и большими валиками по бокам. Она спала и видела во сне живую Лушку, Игната и Аргидаву. Пацыка подошла к девочке, укрыла съехавшим одеялом, бережно сняла очки с ее лица и положила на широкую спинку дивана. Мэхиль согласно кивнул, пригнувшись,
– Ненастье идет… – глядя в окно то ли на лежащую внизу крепость, то ли далеко за реку своими выцветшими глазами, пробормотала Пацыка.
– Ненастье… – тихо откликнулся Мэхиль.
К Турецкому мосту на большой скорости подъехала машина. Группа людей решительно пошла в их сторону. Но спустя несколько секунд следом со стороны города к ним на бешеной скорости подъехал еще один автомобиль. Кто-то, не выходя из машины, что-то коротко сказал, люди бегом в панике вернулись в свою машину, и вскоре оба автомобиля ринулись куда-то по чьему-то приказу вон от Турецкого моста.
Пацыка облегченно вздохнула и победно хмыкнула:
– Плох! Сдыхает! Эх, Катерина, Катерина…
Мэхиль удивленно поднял голову:
– Кто?
– Мент сдыхает.
Мэхиль подумал, что старуха совсем помутилась разумом. И не стал переспрашивать.
– Чай будем пить! Пойдем к тебе, к Чарне, к Гобнэте, – приказала Пацыка. – Они не вернутся. А девочка будет спать.
Глава двадцать шестая
Расплата
Рядом с домом Корнеева стояла неотложка. Из-за двери спальни слышался жалобный утробный стон. В прихожую вышла заплаканная Катерина.
– Язва открылась. Вызвали консультантов из области. Говорят, надо оперировать, иначе летательный исход.
– Летальный… – автоматически поправил по преподавательской привычке Игнат.
– Чего?
– Летальный исход.
Из спальни вышла группа людей в белых халатах, а с ними какой-то незнакомый человек в хорошо сидящем на нем костюме. Он вежливо, но тоном, не предполагающим возражений, попросил:
– Покиньте прихожую. Зайдите в кухню и прикройте за собой дверь, пожалуйста.
– Тогда мы лучше уйдем. – Ася развернулась на каблучках и пошла к входной двери.
– Девушка. Зайдите. В кухню, – раздельно, тихо, но с угрозой велел незнакомец. – На две. Минуты.
– Ася, идем на кухню. Ты что, не понимаешь, – шепнул Игнат, – его сейчас будут или выводить, или выносить.
– А как же Маша?! У кого мы узнаем, где Маша?
Катерина заголосила и побежала вслед за носилками.
Корнеев полулежал в палате интенсивной терапии на высоких, привезенных из дому подушках, задыхался от кашля, держал рукой большой живот и требовал к себе Бустилата. Катерина, которая безвылазно уже сутки находилась в реанимации рядом с больным, звонила по телефону прямо из палаты, в панике разыскивала Варерика, чтобы тот нашел охранника. Сам Бустилат на звонки не откликался.
– Где Бустилат?! – время от времени спрашивал Корнеев.
– Лексейсаныч, – врала Катерина, – он приходил уже, а вы спали. Он подождал и ушел.
– Иди ищи его, кому сказал, – задыхался Корнеев, – иди, я сказал.
– Не могу я сейчас идти, Лексейсаныч, доктор не велели отлучаться…
– Иди, я сказааал!!! – изо всех сил
Когда он очнулся, увидел над собой озабоченные лица врачей и медсестер. За спиной одного из них стоял незнакомец, страшный, с ехидным злым лицом, перебитым кривым носом, с высоким конским хвостом из заплетенных в косы волос на затылке, одетый в странные нездешние одежды. Корнеев вытянул шею, пытался приподняться, чтобы получше рассмотреть, кто такой и как посмел явиться сюда, в его палату. Больного настойчиво уложили назад, поправив под плечами подушки. Его подключили к капельнице и всю грудь обвили датчиками. Незнакомец отошел в угол и оттуда смотрел насмешливо и зло, гримасничая, дразнясь и угрожающе потрясая рукой, сжатой в кулак.
– Кто это? – прохрипел Корнеев, с трудом подняв руку, указывая в угол. – Что за тварь? Выгнать отсюда немедленно!
Выражение лица дикаря изменилось. Услышав приказ выгнать его, тот подобрался, напрягся, закинул руку за плечо и достал из-за спины лук. Затем из колчана, что висел у него на бедре, вытащил стрелу, вставил ее в лук, примерился, натянул тетиву и прицелился…
Корнеев опять потерял сознание.
– Очень высокий процент содержания алкоголя в крови. – Дежурный хирург виновато стоял перед озабоченным главврачом больницы. – К тому же кто тогда вообще думал, что он пьян настолько, что может начаться горячка. Мы делаем все, что можем, чтобы вывести его. Но это очевидный, самый вульгарный алкогольный делирий. Он на грани.
– Доктор! – крикнула из палаты Катерина. – Он очнулся, но ему опять плохо!
Корнеев беспомощно водил руками, хватал пальцами покрывало, перебирал его, искал край, тер его между пальцами, мычал. Наконец он замер и уставился в угол палаты.
– Опять пришел, – спокойно, даже мирно сообщил Корнеев Катерине.
– Что вы сказали? – наклонилась к нему Катерина, услышав булькающий звук, исходящий из его горла.
Дикарь продолжал натягивать лук, смешливо, с издевкой глядя на Корнеева.
– Убери его! Выгони его! Вон отсюда! – хрипы и клекот выдирались из горла. – Бустилаааат! – в отчаянии плакал и кричал Корнеев. – Бустилааааааа…
Стрела с яростным свистом пролетела через всю палату и воткнулась ему прямо в горло. Корнеев захрипел, кровь залила грудь, подушки и покрывало…
Глава двадцать седьмая
Что было, что будет…
– Маха! – выдохнул Игнат.
Машка подняла голову с дивана и не могла вспомнить, где она и что с ней. Из-под локтя Игната, как солнце, выглянуло лучезарное круглое личико Макрины.
Маша вскочила и бросилась к ним навстречу, споткнулась, не устояв на непослушных после сна ногах, но Игнат подхватил ее под руки и не дал упасть.
– Игнат! Он застрелил Лушку, Игнат! – закричала Маша.
– Поедем домой, Маш. Там все тебя ждут. Все расскажу по дороге. Поедем, Машенька.
Сашка-старатель сидел, развалясь в кресле, рядом с карточным столиком, наблюдая, как собирает свои вещи Катерина, причитая и всхлипывая.
«Неужели? Неужели все кончилось и я свободен?! – думал Сашка, потягивая из старинного резного стакана на серебряной ножке ярко-желтый напиток, лучший из коллекции ликеров, принадлежащих этому дому. – И не так уж это противно, очень даже приятное пойло… А дядя знал толк!»