Аргонавты 98-го года
Шрифт:
– Он как раз получил величайшую встрепку, какую когда-либо на моих глазах получал человек. И знаете ли кто задал ему ее? Не кто иной как Локасто.
Он закурил папиросу и затянулся дымом.
– Я шел по дороге из Форкса, когда внезапно услышал голоса в кустарнике. Большой человек говорил: «Послушай-ка, Пат, если бы я только хотел сказать пару слов, ты отправился бы на каторгу на весь остаток дней».
Потом вкрадчивый голос маленького человека:
«Видите ли, я сделал что мог, Джек. Я знаю, что проморгал дело, но вы не сваливайте все на одного меня. Тут еще есть много других, которые заслуживают
Тут Черный Джек пустил в ход руки. Вы знаете, что у него есть система рукоприкладства, которая близка к совершенству в этой области. Он повалил человека и начал выколачивать из него дух. Я думаю, он прикончил бы его, если бы я не появился. При виде меня он издал проклятие, вскочил на свою лошадь и помчался галопом. Я прислонил маленького человека к дереву; в это время подошли другие парни и мы дали ему немного бренди. Странная в общем история, правда?
Она и мне казалась странной.
– Кстати, - сказал Джим, - не видал ли кто Банку Варенья?
– О, да, - ответил Блудный Сын, - бедняга! Он приуныл и запутался. После боя он окончательно развалился, потому что все стали угощать его. Вы помните Бульгамера? Да! Так вот в последний раз я видел Банку Варенья чистящим дверные ручки в салуне Бульгамера.
Мы притащили бревна для хижины и заложили фундамент. Теперь мы возводили стены, забивая между бревнами толстый слой мха. Однажды вечером я заметил мрачного Рибвуда, карабкавшегося по склону к нашей палатке. Он окликнул меня:
– Послушайте, вы как раз нужны нам.
– Для чего?
– спросил я.
– Не для того ли, чтобы опять спуститься в шахту.
– Нет, нам нужен ночной сторож, чтобы охранять участок. Четыре часа в ночь. По доллару за час. За последнее время было много случаев ограбления запруд, и мы боимся, чтобы нас не почистили. У нас теперь в ходу две девятичасовые шахты и мы очищаем их каждые три дня. Однако каждую ночь бывает четыре часа, когда никто не работает, и Гоффман предложил взять вас в сторожа.
– Хорошо, - сказал я.
– Если мои товарищи не будут иметь ничего против.
Они согласились. В следующую ночь я отправился на участок, где перед тем работал, и провел там самые темные часы, охраняя его. Так повторялось еще около дюжины ночей. Настоящая темнота никогда не опускалась в эту ужасную долину и лишь сумерки окутывали ее, делая все серым и неверным. Это была неясная туманная оболочка, в которой предметы смутно смешивались и сливались между собой. На расстоянии нескольких футов от того места, где мы работали, начинались кусты, а густо растущие ольхи и березы могли бы скрыть целый полк воров.
Был самый темный и неверный час из всех четырех. Я сидел на страже на своем посту. Так как ночь была холодная, я захватил с собой старое серое одеяло, походившее цветом на сыпь золотого песка. За день в куче успели вырыть настоящую пещеру, и я заполз туда и закутался в одеяло. Со своего места я мог видеть ряд запруд. Надо мной царило величественное безмолвие ночи. Рядом лежало заряженное ружье.
– Если какая-нибудь свинья придет, - сказал Рибвуд, - всыпьте ему свинца вместо золота.
Лежа там, я стал размышлять о кражах Все они, несомненно,
Странно, думал я. Какими нервами, какой ловкостью, какой хитростью должен обладать этот полуночный вор. Какому отчаянному риску он подвергается. Ведь в глазах золотоискателей кража из запруды равносильна краже из ямы с съестными припасами. Расчет короткий: веревка, привязанная к ближайшему «подходящему вору по росту дереву.
Некоторое время я лежал совершенно спокойно, сонно следя за темными тенями сумерек.
Тсс… Что это? Сомнения не было. Где-то ниже по склонам шевелились кусты. Я напряг зрение: это были воры.
Я весь превратился в напряжение и волнение. Мое сердце колотилось, глаза пронизывали темноту. Я осторожно протянул руку и схватил ружье. Я наблюдал и ждал. Человек раздвигал кусты. Он заколебался, остановился, снова оглянулся, стал на четвереньки, пополз немного вперед. Все вокруг было спокойно, как в могиле. Внизу в хижинах мирно спали усталые люди; тишина и безлюдье.
Осторожно, пресмыкаясь как змея, человек приближался к запрудам. Никто, кроме зоркого сторожа, не мог бы заметить его. Он то и дело останавливался, оглядывался, внимательно прислушивался. С большими предосторожностями, не спуская с него глаз, я поднял ружье.
Теперь он был в тени ближайшей запруды. Он прижался к помосту, прижался так тесно, что глаз едва мог отличить его от дерева. Он был похож на крысу, темный, настороженный и зловещий. Я медленно прицелился.
Я ждал. Как бы то ни было, мне было противно стрелять. Нервы дрожали от напряжения. Твердость, больше твердости, - говорил я себе. Я увидел, как он начал торопливо работать, лежа плашмя вдоль запруды. Как ловок, как хитер он был. Он разобрал запруды, чтобы дать вытечь воде, и тогда там, в открытых зарубках будет его добыча. Стрелять… сейчас… сейчас… В полуночной тишине раздался выстрел. Вскрикнув, человек покатился вниз, увлекая за собой разобранную запруду. Вода стекала на землю проливным дождем.
В ледяном ручье я схватился со своим пленником. Мы перекатывались несколько раз. Он старался задушить меня. Он был мал и очень силен. Он опускал лицо. С яростью, я изо всех сил дернул его к свету. Это был Червяк. Я издал крик удивления и моя хватка должно быть ослабела, потому что в это мгновение он сделал отчаянное усилие, извернулся как кошка и высвободился.
Люди бежали, кричали, подходили к нам со всех концов.
– Держите его, - крикнул я, - вот он бежит!
Но маленький человечек мчался вперед как олень. Он был уже в кустах, прорывался через все препятствия, увертываясь и извиваясь, вверх, по холму. Справа и слева бежали его преследователи; они принимали в полутьме друг друга за вора и, возбужденные охотой за человеком, вопили как оглашенные, и среди всего этого я лежал в луже грязи и воды, с вывихнутой кистью и укушенной ногой.