Аргонавты Времени (сборник)
Шрифт:
Целых два года мисс Уинчелси не могла собраться с духом и повидаться с ними, несмотря на постоянные приглашения миссис Севеноукс (на втором году брака фамилия вернулась к исходной форме). Но в канун пасхальных каникул она вдруг почувствовала себя страшно одинокой – ни единой родственной души на всем белом свете! – и в голове у нее возникло видение так называемой платонической дружбы. Фанни счастлива своим новым положением хозяйки дома, и грустить ей некогда, это ясно; но так же ясно, что он иногда остается наедине с собой. Вспоминает ли он о Риме, о тех невозвратных днях? Никто не понимал ее, как он,
Итак, она снова встретилась с ним.
С первого взгляда было заметно, что он изменился – стал солиднее, спокойнее, увереннее; и в его разговоре уже с трудом угадывались следы прежней очаровательной изысканности. Пожалуй, теперь она отчасти согласилась бы с критическим отзывом Хелен – при определенном освещении лицо его и впрямь выглядело безвольным. Он производил впечатление страшно занятого человека, у которого все мысли только о делах, и в целом вел себя так, словно мисс Уинчелси приехала к ним ради Фанни! Он очень вдумчиво обсуждал с Фанни обеденное меню. У них состоялся только один разговор наедине, но и тот ни к чему не привел. Вместо того чтобы предаться воспоминаниям о Риме, он долго возмущался неким джентльменом, который украл у него идею учебного пособия. Такой поворот в беседе мисс Уинчелси сочла не самым удачным. К тому же он забыл добрую половину художников, чьими полотнами они вместе восхищались во Флоренции.
Этот недельный визит принес мисс Уинчелси большое разочарование, и она была рада проститься с хозяевами. От повторного визита она под разными предлогами уклонялась. Со временем гостевую комнату оккупировали двое маленьких сыновей, и Фанни перестала слать приглашения. Оживленно-доверительный тон ее писем еще раньше сошел на нет.
Сон об Армагеддоне
Перевод А. Круглова.
Человек с бледным лицом вошел в вагон на станции Регби. Несмотря на спешку носильщика, шагал он медленно, и еще на платформе я отметил его болезненный вид. Опустившись со вздохом на сиденье в углу напротив, он кое-как поправил дорожный шарф и застыл неподвижно, уставившись перед собой отсутствующим взглядом. Заметив, видимо, мое любопытство, посмотрел на меня и вяло потянулся к газете. Потом снова покосился в мою сторону.
Не желая смущать его, я притворился, что читаю, однако вскоре с удивлением услышал его голос.
– Прошу прощения? – переспросил я.
– Эта книга о снах, – повторил он, вытянув костлявый палец.
– Без сомнения, – подтвердил я, поскольку сочинение Фортнума-Роско называлось «Стадии сна» [140] , а название было напечатано на обложке.
Сосед помолчал, будто подбирая слова.
– Да, – продолжил он наконец, – но они ничего вам не скажут.
Я задумался, силясь понять, что имеется в виду.
– Они не знают, – добавил он.
Я взглянул на него внимательнее.
140
Фортнум-Роско,
– Бывают сны, – сказал попутчик, – и… сны.
Я промолчал. Такие заявления нет смысла оспаривать.
– Полагаю… – Он замялся. – Вы видите когда-нибудь сны? Ну то есть яркие, цветные?
– Очень редко, – ответил я. – Пожалуй, не чаще трех за год.
– Угу, – кивнул он и вновь умолк, собираясь с мыслями. Затем внезапно спросил: – А никогда не путали сны с явью? Не казалось вам, что все было на самом деле?
– Да нет… разве что на пару секунд, и то изредка. Думаю, мало кто путает.
– А здесь об этом пишут? – Он кивнул на книгу.
– Пишут, что порой такое случается, и объясняют, как обычно, слишком яркими впечатлениями и тому подобным, отсюда и редкость. Полагаю, вы знакомы с подобными теориями?
– Не слишком. Знаю только, что все они ложны.
Он задумчиво потеребил иссохшей рукой ремень оконной рамы. Я решил было вернуться к книге, но это лишь подстегнуло незнакомца.
– Но ведь бывают и так называемые последовательные сны, – сказал он, подавшись вперед, будто хотел коснуться меня. – Они снятся подряд ночь за ночью и продолжают друг друга…
– Да, конечно. Такие сны упоминаются во многих книгах о душевных расстройствах.
– Что ж, пожалуй. Среди душевных расстройств им самое место… Но я не о том. – Он опустил взгляд на костяшки своих тощих пальцев. – Всегда ли это сны – вот в чем вопрос. Может, не сны, а что-то другое? Совсем другое, а?
Я бы осадил назойливого собеседника, если бы не лихорадочное волнение на его лице и особый взгляд потускневших глаз с воспаленными веками – должно быть, вам знаком такой взгляд.
– Я спорю не просто так, – вздохнул он. – Они меня убивают.
– Сны?
– Если их можно назвать снами. Из ночи в ночь, и такие яркие, подробные! Вот это все… – он указал на проносившийся за окном пейзаж, – просто серая картинка по сравнению с ними! Едва помнишь, кто ты на самом деле такой, где работаешь… – Он помолчал. – Даже теперь…
– Что, так до сих пор и снится?
– Нет, закончилось.
– То есть…
– Я умер.
– В каком смысле?
– Раздавлен и убит, и мое «я» из того сна мертво. Мертво навсегда, его больше нет. Там я был совсем другим, знаете ли, и жил в другой части света, да еще и в другое время. Я был им каждую ночь – просыпался не собой, в иной жизни, понимаете? Все по-другому, целая череда событий… вплоть до самого последнего.
– Того, когда вы умерли?
– Да, когда умер.
– И с тех пор…
– Слава богу, больше ничего. Это был конец сна.
Мне стало ясно, что от рассказа о странном сне уже не отвертеться. Впрочем, ехать оставалось еще целый час, за окном быстро темнело, а Фортнум-Роско писал скучновато.
– В другое время, говорите? – хмыкнул я. – Даже век другой?
– Да.
– Прошлое?
– Нет, будущее. Далекое.
– Трехтысячный какой-нибудь год?
– Какой точно, не скажу… То есть во сне я знал, но не теперь… когда я не сплю. Уйму всего забыл, когда проснулся, хотя помнил, пока… пока спал? Не знаю, как это назвать. Годы в том веке считали не как у нас, а… мм… – Он потер лоб. – Нет, не припомню уже.