Аргонавты Вселенной (илл. Г.Малакова)
Шрифт:
Так вот, начали спускаться сумерки. Я понимала: еще полчаса, и Ван Луну будет очень трудно найти наш корабль даже по непрерывным радиосигналам, которые я подавала ему. И я уже хотела попросить Вадима Сергеевича включить наружный прожектор, чтобы товарищ Ван видел издали корабль. Но в этот момент мне показалось, что на склоне ущелья, неподалеку от высокой скалы, на которой развевались флаги, я увидела двигающуюся фигуру. Я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть: а вдруг это мне показалось и я напрасно заставлю Николая Петровича волноваться еще больше?..
Но, нет,
— Ван идет! Ван идет! Николай Петрович, Вадим Сергеевич, Ван идет, смотрите!
Николай Петрович взглянул в иллюминатор и сразу же скомандовал:
— Вадим, ему плохо, он задыхается! Скорей!
Я сначала не поняла, что хочет делать Николай Петрович, а потом уже было поздно. Он и Вадим Сергеевич быстро надели скафандры и пошли навстречу Ван Луну. Если бы я сразу сообразила, то пошла бы вместо Николая Петровича: конечно, неправильно, что они оставили меня в каюте! Но я ничего не успела сказать…
Самое главное — товарищ Ван жив, он возвращается, наш отважный, замечательный Ван Лун! Да разве я хоть на минутку могла сомневаться в том, что он вернется! И слезы почему-то катились у меня по щекам, хотя я тогда не ощущала их, только потом заметила, что лицо у меня мокрое… Как странно: человек радуется, а из глаз катятся слезы…
Ван Лун уже спускался по склону. Но почему его так шатает, почему он спотыкается? Конечно, он очень устал. Да нет, не только устал — ему ведь не хватает кислорода! Ему нечем дышать! Ой, он чуть-чуть не упал! Удержался на ногах, сделал несколько шагов — и снова зашатался… Упал! Оперся руками о землю, сел, пытается подняться — и снова падает…
— Скорее! Ван задыхается! На помощь! — кричала я неизвестно кому.
Снизу медленно-медленно (или это только так казалось мне отсюда?) к Ван Луну поднимался по склону кто-то в скафандре: я, конечно, не могла разобрать, кто именно. Но потом сообразила, что это Вадим Сергеевич: Николай Петрович не мог бы так энергично взбираться на склоны, чтобы сократить путь. Молодец Вадим Сергеевич, он подымается не по обходной легкой дороге, а прямо по круче! А сзади, следом за ним, спешит и Николай Петрович. Ох, хоть бы они успели, ведь до Ван Луна еще далеко!
Я увидела, что товарищ Ван опять пытается встать; нет, он уже не может идти, он ползет на коленях, опираясь на руки, к самому крутому месту склона… Что он делает? Сидит на земле… снимает шлем… Что это? Зачем? Но я тут же поняла, что Ван Лун решил снять шлем, потому что даже насыщенный углекислотой воздух Венеры сейчас для него лучше, чем отравленный воздух в шлеме.
Сняв шлем и бессильно уронив его на землю, Ван Лун увидел товарищей, спешивших к нему на помощь. Он махнул рукой и как будто хотел что-то крикнуть. Зачем, зачем тратить силы, товарищ Ван! Скорее спускайтесь, скорее!
Словно услышав меня, Ван Лун поднялся на ноги, оставив шлем на земле, и, шатаясь, начал спускаться навстречу Вадиму Сергеевичу. Нет, лучше бы он оставался на месте! Ему трудно было удержаться на крутом склоне, и он, взмахнув руками, упал. Но, к счастью, не покатился вниз по острым камням — они могли бы поранить
Но вот Вадим Сергеевич добрался к лежавшему без всякого движения Ван Луну и начал стаскивать его вниз, не ожидая приближения Николая Петровича. В этот момент небо, как всегда бывает на Венере, почти сразу потемнело, и все покрыл собой фиолетовый туман. Я уже ничего не могла видеть.
Я включила наружный прожектор, хотя не знала, как направить луч в их сторону. Зато теперь они могли отчетливо видеть местонахождение корабля. Потом наполнила кислородом из баллона две подушки — я запомнила, как делал это Вадим Сергеевич, когда Ван Лун приводил в сознание Николая Петровича. Мне казалось, что я проделала это очень быстро. Но не успела я развернуть постель Ван Луна, как услышала стук открывающегося люка и тяжелые, медленные шаги. Идут!
Николай Петрович и Вадим Сергеевич внесли Ван Луна и вытащили его из скафандра. Страшно было смотреть на посиневшее лицо Ван Луна, на его полуоткрытые запекшиеся губы. Николай Петрович увидел подушки с кислородом, удовлетворенно кивнул головой и приложил наконечник трубки к губам Вана. А Вадим Сергеевич поднимал и опускал его руки. Но Соколу не пришлось долго заниматься искусственным дыханием: Ван Лун спустя минуту-две вздохнул и пошевелился. Отравление углекислотой, очевидно, было небольшим. Ван Лун вдыхал полной грудью кислород из подушки, которая быстро худела. Я держала наготове вторую. Лицо товарища Вана прояснилось, с него начала сходить синева. Наконец открылись глаза, и даже на губах появилось какое-то подобие улыбки. Он сделал еще несколько глубоких вдохов, а когда я хотела заменить подушку с кислородом, отстранил ее и решительно сказал еще слабым голосом:
— Думаю, не нужно. Уже хорошо. Когда кругом друзья, это тоже кислород. Друзья — это очень, совсем хорошо…
Опираясь на руки, он приподнялся и сел. Николай Петрович, уже снявший шлем, предупредил его:
— Ван, осторожнее! Вы еще слишком слабы, отдохните!
Но Ван Лун только усмехнулся. Он уже сидел и смотрел на нас странно блестевшими глазами. Меня поразила необыкновенная теплота его взгляда, какое-то совсем-совсем незнакомое выражение его лица.
— Девушка… Галинка, спасибо, — сказал он, медленно протягивая мне руку. — Не умею много… говорить. Спасли меня… спасибо. Все.
Честное слово, еще немножко — и я разревелась бы, видя, что Ван Лун, всегда такой сдержанный, невозмутимый, сейчас волнуется и запинается. Я сжимала руку Вана, смотрела в его умные, блестящие глаза и молчала как дура, не зная, что сказать ему. А он немного погодя проговорил:
— Из леса вывели, хорошо. Теперь помогите еще встать.
Он оперся на мою руку и поднялся на ноги. Сделал два-три шага по каюте. Силы возвращались к нему с каждым новым вдохом чистого воздуха, с каждой минутой.