Архаические развлечения
Шрифт:
Эйффи не отвечала, и он нетерпеливо продолжил:
– Ну давай же, открой свои карты, скажи. Что уж такое особенное может, по-твоему, дать тебе демон? Чего тебе хочется?
Совершенно неожиданно Эйффи хихикнула, пискляво, точно древесная лягушка.
– Мне хочется кое-кому насолить, – сказала она. – Просто-напросто свести с ними счеты и все.
На этот раз Фаррелл почувствовал и улыбку Никласа Боннера – нежное тепло потекло по нему, словно вернувшееся из детства дразнящее ощущение вины, заставив и его улыбнуться. Очень мягко, почти зачарованно Никлас Боннер сказал:
– Те-те-те, какая приятная встреча.
Он протянул к Эйффи руки и легкой походкой
На этот раз она не отпрянула, отпрянул Фаррелл, избавившийся и от тени, и от какого-либо желания смотреть, что будет дальше. Переваливаясь на карачках, как селезень, он неуклюже, задом заковылял вон из-под деревьев и, добравшись до открытого места, встал, отряхнулся, повернулся и заморгал, обнаружив прямо перед собой каштаново-карий взгляд и коротко подстриженную бородку черного Сарацина.
– А. Вот вы где, – вежливо произнес Сарацин.
– Совсем не уверен, – искренне ответил Фаррелл. За его спиной, в рощице мамонтовых деревьев дважды, испуганно и счастливо, хохотнула Эйффи. Сарацин ее, казалось, не слышал.
– Благородное общество топочет ножками и голосит, желая, чтобы вы сыграли на бис, – сказал он. – Пора открывать второе отделение.
Фаррелл, нелепо радуясь тому, что видит Сарацина, расплылся в такой улыбке, что у него заныли щеки.
– А где же ваша замковая тарабарщина? Вы не боитесь, что вас за подобные разговорчики лишат профсоюзного билета?
– Я бард, друг мой, – ответил Сарацин. – Мне разрешается. Я поставляю им полные циклы баллад на гаельском, арабском, валлийском, датском, старо-английском и англо-норманнском плюс большие куски из «Carmina Burana [7] ». Так что приходится давать мне поблажку.
Смех Эйффи оборвался на резком и одиноком вскрике, но Сарацин уже пропустил свою руку под руку Фаррелла и развернул его в сторону лужайки, не прерывая непринужденного и приятного разговора.
– Да бардам и нельзя их не давать. Загляните как-нибудь на бардовский фестиваль, и вы сразу поймете, почему я так говорю. Всем прочим выходить из образа негоже, но коли речь зашла о состязаниях бардов, то черт возьми, за что только нам не приходится браться! Мне однажды выпало перелагать в ямбические терцины всю грандиозную эпопею Кинг-Конга. Битый час я из нее выбирался.
7
Составленная в XIII в. антология рифмованных латинских стихов, сочиненных голлиардами.
Пока они продолжали путь, Сарацин продолжал болтать все с тем же изяществом и, не дожидаясь вопросов, сообщил среди прочего, что он – один из основателей Лиги Архаических Развлечений.
– Я, Симон, Пресвитер Иоанн, Олаф и, может быть, еще с дюжину отборных чудаков, помешавшихся на Средних Веках, все мы молотили друг друга на заднем дворе у Гарта. Ни правил, ни организации – мы просто сходились время от времени и предавались этому занятию. Хотя конечно, уже и в те дни находились ребята, которые изготавливали для нас моргенштерны из крокетных шаров и велосипедных цепей, используя вместо цепов автомобильные антенны. Так что в конце концов возникла необходимость хоть в каких-то правилах, а тогда уже люди стали приходить целыми семьями и пришлось приискать занятие и для женщин. Без женщин мы бы никогда не создали Лигу.
– Но главным и поныне остаются поединки, – сказал Фаррелл.
Сарацин покачал головой.
– Не в том
– А для Никласа Боннера у вас место найдется? – тихо спросил Фаррелл.
Сарацин улыбнулся неуверенно и кротко, как если бы не вполне расслышал вопрос, но страшился в этом признаться, однако рука его, обвивавшая руку Фаррелла, дрогнула, а непринужденная поступь немного ускорилась. Фаррелл спросил:
– Ну, а вы? Что дает вам эта столь удобная репертуарная труппа?
Сарацин погрозил ему пальцем и нахмурился с такой элегантной суровостью, что Фаррелл не получил и отдаленного представления, остерегают ли его от чего-то, осуждают или попросту весьма странным образом вышучивают.
– Два совершенно различных вопроса, добрый мой миннезингер. Кто я, как не чернокожий, оказавшийся достаточно глупым, чтобы получить классическое образование – и заметьте, здесь, на танцах, присутствует множество людей, которые и этого вам о себе не расскажут. Тут у нас, знаете ли, все как во времена Золотой Лихорадки – люди не желают, чтобы к ним лезли с вопросами о том, как они прозывались там, в Штатах. В именах кроется магия, собственно, никакой иной магии и не существует, это известно любой культуре. Если у вас хватает здравого смысла, то вы даже богам не позволите вызнать ваше настоящее имя.
Внезапно он встал и улыбнулся Фарреллу совершенно по-новому: узкой, как бы припухлой улыбкой существа, способного большую часть жизни питаться личинками, молодыми побегами и ежевикой – большую, но не всю.
– И однако же кто я здесь, как не Хамид ибн Шанфара, поэт и сын поэта-изгнанника, историк, повествователь, Придворный Хранитель Легенд и Архивов. В кое-каких областях на юге Сахары меня могли б называть griot'ом. [8]
Скругление лба его, невысокого и гладкого, в точности отвечало изгибу свисающей у него с кушака маленькой сабли.
8
В Западной Африке – поэт, музыкант и колдун (фр.)
– Значит и вам от него привет, – сказал Фаррелл. – Какая приятная встреча.
Только в каштановых глазах и мелькнуло нечто в ответ на слова Никласа Боннера.
Хамид небрежно продолжал:
– Обучить же этому невозможно. Наверное, я мог бы где-то преподавать все, что узнал в Лиге, но меня никогда не посещало такое желание. Я изучал это не для того, чтобы учить других. Мне просто хотелось пребывать в моем теперешнем качестве, что далеко не всем кажется понятным, – он снова пошел вперед, искоса поглядывая на Фаррелла. – Это как у вас с лютней, да?