Археолог: солнечный камень
Шрифт:
Впрочем, ливень уже стихал, как будто выполнил всё, что требовалось. Погасил огонь, не допустил, чтобы главное святилище пруссов сгинуло в пожаре. Только слепой мог бы не понять этот знак. А пруссы слепыми не были, и всё поняли.
Боги показали свою силу. Святилище осталось почти невредимым, а вождь Арнас умирал возле его стен. На губах Арнаса пузырилась пена. Он судорожно втягивал в себя воздух, пытаясь что-то сказать. Но онемевший язык уже не повиновался. Лицо посинело, на нём жили только беспомощно вытаращенные глаза.
Ворота
И снова первым сообразил Эрик. У этого рыжего здоровяка был острый и быстрый ум. Отцепив от пояса меч, Эрик встал на одно колено и протянул меч Вилкасу. Юноша помедлил, но потом положил руку на плечо Эрика и сделал ему знак подняться. А сам подошёл к отцу.
Арнас пытался что-то сказать движением глаз. И Вилкас его понял. Под взглядами пруссов, которые окружили тело своего вождя, Вилкас опустился на колени. Расшнуровал рубаху на отцовской груди и снял с вождя янтарный медальон, висевший на кожаном ремешке.
Этот медальон, величиной в половину ладони взрослого человека, напоминал грубо сделанное солнце. От утолщённого центра во все стороны расходились лучи. В одном из лучей было просверлено отверстие, через которое продели ремешок.
Вилкас поднял медальон над головой и что-то спросил у окруживших его пруссов. Те одобрительно закричали. Тогда юноша надел амулет себе на шею.
Новый вождь, понял Бенедикт. Пруссы выбрали себе нового вождя.
Вилкас повернулся к Агне. Взял из рук одного из вайделотов рогатый шлем и осторожно надел его на голову девушки.
И снова Бенедикт услышал восторженные крики прусских воинов.
А вот и новый Криве-Кривейто, подумал он. Теперь ничего не поделать. Выходит, напрасно он убил Адальберта. Напрасно поджёг святилище. Бог посмеялся над ним, Бенедиктом. И в довершение, его непременно казнят.
Вилкас снова что-то крикнул. Трое пруссов побежали за угол святилища и вернулись с телом Адальберта. Двое тащили епископа подмышки, третий держал за ноги. Длинные руки Адальберта беспомощно болтались.
Тело положили рядом с Бенедиктом.
Вилкас подошёл ближе и что-то спросил, глядя в лицо монаха.
— Зачем ты убил его? — перевёл Эрик.
И тут Бенедикта с головой накрыл страх.
— Это не я, — забормотал он.
Попытался приподняться на локтях, но связанные руки не позволили. Бенедикт упал спиной на мох и выкрикнул громче:
— Это не я! Он поджёг святилище! Я остановить его хотел!
Безумная надежда трепетала в груди монаха. Если никто не заметил, как он исчез, то можно свалить поджог на Адальберта и выкрутиться!
Эрик покачал головой и что-то сказал Вилкасу. Молодой вождь презрительно сощурился. Затем оглядел своих людей и обратился к Агне с какой-то просьбой.
Девушка отдала короткий приказ, и вайделоты
Эрик подошёл к Бенедикту и выдернул нож из ножен. Ноги монаха непроизвольно поджались, он крепко зажмурил веки и приготовился к смерти. Но Эрик коротким движением разрезал верёвки на ногах Бенедикта. Убрал нож и, грубо схватив за шиворот, поставил монаха на ноги.
— Не пытайся бежать, — сказал он. — Здесь тебе деться некуда — никто не даст приюта убийце.
Мокрая земля неприятно чавкала под тонкими подошвами кожаных сапог. Носилки впереди мерно покачивались в так шагам. Глаза Адальберта были широко раскрыты, и Бенедикту казалось, что епископ смотрит на него.
Когда пруссы вернулись в деревню, Бенедикту снова связали ноги. Монахов заперли в низком бревенчатом сарае на краю площади, в котором зимой хранилось зерно. Еды им не дали, оставили только глиняный кувшин с водой. Радим к воде не притронулся, а Бенедикт — не мог. Хотя с каждым часом голод и жажда мучили его всё сильнее.
— Радим! — снова позвал Бенедикт. — Ну, хоть руки развяжи! Совсем омертвели. Ради Иисуса прошу тебя, брат!
Радим молча поднялся и подошёл к Бенедикту. Подождал, пока тот перевернётся на живот.
Ударит сейчас по затылку, и всё, подумал Бенедикт. И снова остро ощутил свою беспомощность.
Но Радим присел на корточки и распутал верёвки на кистях Бенедикта. А затем снова отошёл к своей стене.
Бенедикт разминал кисти до тех пор, пока их не стало беспощадно покалывать. Значит, кровь возвращалась в жилы.
Бенедикт перевернулся на четвереньки и пополз к кувшину. Жадно напился, чувствуя, как холодная вода стекает по пищеводу в пустой желудок. Цепляясь пальцами за стену, поднялся на ноги. Выглянул в окошко.
На площади уже соорудили огромный костёр. Тело Арнаса лежало поверх поленницы дров на носилках, украшенных белыми перьями чаек. Ведь всем известно, что чайки — это души погибших воинов и моряков. Часами они кружат над родным берегом и жалобными криками напоминают живым о себе.
— Сжигают своего вождя! — шёпотом сообщил Бенедикт Радиму. — Как бы и нас с ним не сожгли!
Тот даже не поднял головы. Снова сидел неподвижно, перебирая чётки.
Вот идиот, подумал Бенедикт. Делает вид, что не боится смерти. А на самом деле — смерти боятся все! И признаться в этом не стыдно. Господь простит слабость.
Всё население деревни собралось на площади. Женщины выли, царапали ногтями лица до крови в знак скорби. Мужчины угрюмо молчали.
Вилкас вышел вперёд и сказал короткую речь. Толпа ответила сдержанным гулом.
К кострищу подвели рослого гнедого жеребца. Конь вскидывал голову, перебирал тонкими сильными ногами и испуганно ржал.