Архипелаг двух морей

Иванов Владимир Николаевич

– Пусть погуляют, разомнут кости, - сказал Виктор Николаевич, внимательно следя, чтобы ни один из узников посылочного ящика не укрылся в траве. Гости из Экваториальной Африки, женщина и мужчина, одетые в сиреневый шелк, в изумлении остановились рядом с нами.

...После Москвы я почитал свежие газеты, потом задремал и был разбужен стюардессой, объявившей по радио, что проходим Амдерму. Сквозь просветы в облачности справа была видна бурая полигональная тундра, похожая сверху на брусчатую мостовую. Слева белел лед с пятнами зеленой воды - море. Начался Север.

Яхта «Заря» достигла пролива Югорский Шар, над которым мы сейчас пролетали, 7 августа 1900 года, на сорок восьмой день плавания. Я привожу эти сравнения не для того, чтобы поразить

воображение ростом скоростей: это естественное следствие прогресса, прошло семьдесят пять лет, и умиляться здесь было бы наивно. Скорость изменила отношение к путешествию. Дорога потеряла самое привлекательное - возможность наблюдать. Когда-то путешественник мог, наблюдая, двигаться месяцами; это была его работа, а любимая работа не надоедает. Допустим, это был не путешественник-профессионал, а просто обыватель, следующий по личной надобности из пункта А в пункт Б, и его дорога щедро одаривала впечатлениями, что компенсировало потерю времени и тяготы пути. Для современного пассажира полет между теми же двумя пунктами не работа и не отдых, а как бы вычеркнутое из жизни время. Поэтому, задержавшись в пути на час, мы сразу начинаем возмущаться, как будто собирались за этот час совершить бог весть какие подвиги.

Скорость похитила ощущение расстояния: В понедельник третьекурсник сдавал последний экзамен в Горном институте, а вечером во вторник он гуляет в только что полученных резиновых сапогах по берегу моря Лаптевых и грустит о любимой девушке, которая попала на практику в Казахстан. Попробуйте убедить этого парня, что он - в Арктике, с которой следует разговаривать на «вы»!

Следующая после Москвы посадка была в Хатанге. Мы очутились в другом мире. На сопках вокруг поселка лежал чистый снежок, дежурная объявила, что температура воздуха минус три градуса. По бетону тянул ледяной ветер. Я с удовольствием надел меховое пальто, которое так раздражало в Ленинграде и в Москве. Поселок выглядел мертвым, и, так как было совершенно светло, я не сразу сообразил, что здесь сейчас глубокая ночь.

За мной увязалось пять-шесть рыжих и черных лохматых собак, из тех, каких здесь шутя, называют «унтами» - именно шкуры таких собак идут для пошива этого вида обуви. Собаки, играя, бегали кругами, жарко дышали на морозце и пришли за мной прямо на летное поле.

– Господи, - зевнула дежурная, показав золотые коронки, - ну зачем вы их привели?

– Мешают?

– Надоели. Здесь собак больше, чем людей.

На дежурной было элегантное пальто с норкой и большие подшитые валенки.

– Эй, на Чокурдах!
– закричала она.
– Выходите на посадку, да я спать пойду...

Поселок Чокурдах на реке Индигирке был конечным пунктом нашего полета по билету, купленному в Ленинграде. Там была перевалочная база экспедиции, склады, хозяйственные службы, бухгалтерия, жилые балки - наш временный дом.

Замерзшие пассажиры теснились перед трапом Ил-18, как перед бесплацкартным вагоном.

– Да не давите вы, как ослы, все сядете!
– продолжала дежурная с непосредственностью, принятой в этих широтах.

...Еще в начале тридцатых годов географ и этнограф А. Л. Биркенгоф в низовьях Индигирки записал поговорку: «В наших местах воды больше, чем суши». Я услышал эту фразу в 1972 году в Чокурдахе, а потом уже прочел у Биркенгофа. От Кондаковских гор до самого Восточно-Сибирского моря Индигирка течет по Приморской низменности - низкой и плоской озерно-аллювиальной равнине. Через иллюминатор самолета видна бесконечная тундра, испещренная озерами и протоками, которым нет числа. Можно сказать и по-другому: бесконечное море воды с причудливыми островами твердой земли. Не знаю, подсчитывал ли кто-нибудь соотношение воды и суши на Приморской низменности, но известны данные по Западной Сибири: здесь заболоченные территории занимают пятьдесят семь процентов, а поверхность озер - почти десять процентов всей площади. Плюс водное зеркало рек... По Приморской низменности, если ты не местный житель,

двигаться почти невозможно, даже с точной картой и компасом. Рано или поздно забредешь на какой-нибудь «слепой» полуостров, в тупик, откуда придется возвращаться назад.

Когда Ил-18 снижается перед Чокурдахом, сам поселок, примостившийся в излучине Индигирки, попадает в поле зрения лишь в момент посадки, а несколько раньше среди хаотического царства тундры и воды внезапно открывается взгляду огромная взлетно-посадочная полоса аэродрома, а сбоку - рулежные и стояночные дорожки с кукольными самолетиками на них. Это великолепное творение человеческих рук каждый раз поражает и восхищает, сколько бы я на него ни смотрел - и сверху, и с земли. Особенно красиво в сумерки, когда навстречу иллюминаторам летит подсвеченное прожекторами карнавальное летное поле с цепочками красных и синих огоньков... Впрочем, сейчас было солнечно, поверхность Индигирки зеркально блеснула под крылом, которое уходило вверх во время виража. Я успел рассмотреть, что в нашем экспедиционном поселочке несколько человек вышли из столовой и смотрели вверх, а от крайних балков в сторону аэропорта быстро пошел вездеход: нас встречали.

Мой заместитель по хозяйственной части уже стоял около трапа. Он улетел из Ленинграда вместе с первой организационной группой еще в конце февраля спецрейсом грузового Ан-12. В своем вместительном, как амбар, чреве самолет тащил двенадцать тонн экспедиционных грузов: снаряжение, запчасти, буровое «железо», связки траков для гусениц. У организационной группы было много работы. С ростом технической оснащенности экспедиций труд геолога облегчается, но одновременно возрастает роль организационного обеспечения. Ездовые собаки или олени не нуждались ни в запчастях, ни в бензине. При необходимости олень (а, в крайнем случае, и собака) сам мог служить продовольствием. Одному гусеничному транспортеру ГАЗ-47 на сезон требуется сорок бочек бензина. А транспортеров у нас десять. И трактора. И буровой станочек. Вездеход после зимней консервации - это погребенная под снегом груда смерзшегося железа. Его нужно откопать, отремонтировать и завести под открытым небом. Еще необходимо подготовить снаряжение, закупить в «Колымторге» тонны продуктов, а затем доставить все на острова и там сложить в заранее намеченных пунктах. Летом отряды будут двигаться по маршрутам, не возвращаясь на уже пройденные участки, и для обеспечения их устраиваются «лабазы» - неохраняемые полевые склады. Полярные исследователи прошлого века красиво именовали их «продовольственными депо». Слово «лабаз» перешло к геологам от промысловиков.

Идем в маршрут

Люди, обеспечивающие подготовку экспедиций, заслуживают доброго слова не меньше, чем исследователи. В довоенные годы в отчетах экспедиций, издававшихся Академией наук, назывались поименно каюры, повара и горнорабочие, писалось о стоимости фрахта и о том, где и как закупали провиант и у кого из местных жителей арендовали ездовых собак. Все это воспринималось как часть исследования. Теперь о работниках хозяйственной службы в научной печати не упоминается, а в устной речи их преимущественно ругают. Это несправедливо, но объяснимо: «нулевой цикл» не видно, о нем вспоминают только тогда, когда он чем-то или кем-то нарушается.

За время, что мы не виделись, Геннадий Васильевич, заместитель, успел обрасти бородой. В болотных сапогах, длинные голенища которых не были подвернуты, а свисали от колен вниз, он отдаленно напоминал мушкетера, потрепанного жизнью. (Такая манера носить сапоги была у него еще лет пятнадцать назад, когда мы вместе вели геологическую съемку в Оленекском районе. Только тогда «мушкетеру» было двадцать лет, и он числился коллектором.) Каждый год при такой вот встрече я испытываю нечто вроде чувства вины за то, что сам не участвовал в весенней подготовке и прилетел на готовое.