Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. Т. 2
Шрифт:
Раздалась команда:
– Собирай личные вещи! Вы-ходи из барака все до одного!
Команда выполнена. Все заключённые выгнаны и на прогулочном дворике сидят на своих сидорах. Изнутри барака слышен плоский грохот – сбрасывают доски вагонок. Мачеховский кричит: «Тащи сюда инструмент!» И надзиратели волокут внутрь ломики и топоры. Слышен натужный скрип отдираемых досок.
Вот и судьба беглецов! – столько ума, труда, надежд, оживления – и всё не только зря, но опять карцеры, побои, допросы, новые сроки…
Однако! – ни Мачеховский, никто из надзирателей не выбегают ожесточённо-радостно, потрясая
Непосвящённых в побег разбирает:
– И что им не сидится, собакам?! Что они ищут?
Беглецы же теперь понимают, как это мудро, что у них под полом нет насыпанных куч грунта: их сейчас могли бы заметить в проломы. А на чердак и не лазили – с чердака ведь можно только лететь на крыльях. Впрочем, и на чердаке всё забросано аккуратно шлаком.
Не допёрла псарня, не допёрла! Ах, радость! Если трудиться упорно, следить за собой строго, – не может не быть плодов. Теперь-то докопаем! Осталось шесть-восемь метров до обводной траншеи. (Последние метры надо рыть особенно точно, чтоб выйти на дно траншеи – не ниже, не выше.)
А что будет дальше? Коновалов, Мутьянов, Гаджиев и Тэнно к этому времени уже разработали план, принятый всеми шестнадцатью. Побег вечером, около десяти часов, когда проведут по всему лагерю вечернюю проверку, надзор разойдётся по домам или уйдёт в штабной барак, а караул на вышках сменится, разводы караулов пройдут.
В подземный ход одному за другим спуститься всем. Последний наблюдает из «кабинки» за зоной; потом с предпоследним они вынимаемую часть плинтуса прибивают наглухо к доскам люка, так что когда они за собой опустят люк, – станет на место и плинтус. С широкою шляпкою гвоздь втягивается до отказа вниз и ещё приготовляются сысподу пола задвижки, которыми люк будет намертво закреплён, даже если его рвать кверху.
И ещё: перед побегом снять решётку с одного из коридорных окон. Обнаружив на утренней проверке недостачу шестнадцати человек, надзиратели не сразу решат, что это подкоп и побег, а кинутся искать по зоне, подумают: режимники пошли сводить счёты со стукачами. Будут искать ещё в другом лагпункте – не полезли ли через стену туда. Чистая работа! – подкопа не найти, под окном – нет следов, шестнадцать человек – ангелами взяты на небо!
Выползать в обводную траншею, затем по дну траншеи отползать по одному дальше от вышки (выход тоннеля слишком близок к ней); по одному же выходить на дорогу; между четвёрками делать перерывы, чтобы не вызывать подозрений и иметь время осмотреться. (Самый последний опять применяет предосторожность: он закрывает ход лаза снаружи заранее заготовленной деревянной горловиной, измазанной глиной, приминает её к лазу своим телом, забрасывает землёй, – чтоб и из траншеи нельзя было утром обнаружить следов подкопа!)
По посёлку идти группами с громкими беззаботными шутками. При попытке задержать – дружный отпор, вплоть до ножей.
Общий сборный пункт – около железнодорожного переезда, который проходят многие машины.
Должны были кончить работы 6 октября. За два дня, 4 октября, взяли на этап двух участников: Тэнно и Володьку Кривошеина, вора. Они хотели делать мостырку, чтобы остаться любой ценой, но опер обещал повезти в наручниках, хоть при смерти. Решили, что лишнее упорство вызовет подозрение. Жертвуя для друзей, подчинились.
Так Тэнно не воспользовался своей настойчивостью влиться в подкоп. Не он стал тринадцатым – но введенный им, покровительствуемый, слишком расхлябанный дёрганый Жданок. Степан Коновалов и его друзья в худую для себя минуту уступили и открылись Тэнно.
Копать кончили, вышли правильно, Мутьянов не ошибся. Но пошёл снег, отложили, пока подсохнет.
9 октября вечером сделали всё совершенно точно, как было задумано. Благополучно вышла первая четвёрка – Коновалов, Рыжков, Мутьянов и тот поляк, его постоянный соучастник по инженерным побегам.
А потом выполз в траншею злополучный маленький Коля Жданок. Не по его вине, конечно, послышались невдалеке сверху шаги. Но ему бы выдержать, улежать, перетаиться, а когда пройдут – ползти дальше. А он от излишней шустрости высунул голову. Ему захотелось посмотреть – а кто это идёт?
Быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает. Но эта глупая вошка погубила редкую по слаженности и по силе замысла группу беглецов – четырнадцать жизней долгих, сложных, пересекшихся на этом побеге. В каждой из жизней побег этот имел важное, особенное значение, осмысляющее прошлое и будущее, от каждого зависели ещё где-то люди, женщины, дети, и ещё нерождённые дети, – а вошка подняла голову – и всё полетело в тартарары.
А шёл, оказывается, помначкар, увидел вошку – крикнул, выстрелил. И охранники – не достойные этого замысла, и не разгадавшие его, – стали великими героями. И мой читатель, Историк-Марксист, похлопывая линеечкой по книге, цедит мне снисходительно:
– Да-а-а… Отчего ж вы не бежали?.. Отчего ж вы не восстали?.. И все беглецы, уже выползшие в лаз, отогнувшие решётку, уже прибившие плинтус к люку, – поползли теперь назад – назад – назад!
Кто дочерпался и знает дно этого досадливого отчаяния? этого презрения к своим усилиям?
Они вернулись, выключили свет в тоннеле, вправили коридорную решётку в гнёзда.
Очень скоро вся режимка была переполнена офицерами лагеря, офицерами дивизиона, конвоирами, надзирателями. Началась проверка по формулярам и перегон всех – в каменную тюрьму.