Архитектор реальности
Шрифт:
Алекс обернулся. В дверях стоял Абрам Лазаревич Шлицерман. Вид у него был обиженный, впрочем, никто и никогда не видел Абрама Лазаревича довольным и счастливым. Он был очень молод, но старался держаться очень солидно и что называется «по взрослому». В первый раз попав в лабораторию Алекса он огляделся, хмыкнул и представился: «Абрам Лазаревич Шлицерман. Генератор идей. Неутомимый скептик и ортодоксальный пессимист. И не терплю панибратства.» Но, надо признать, при всех своих недостатках, Шлицерман был весьма талантливым «генератором идей». Ошибался он редко, но зато всегда по крупному. Последняя ошибка «доброго, талантливого, но
– Ну что Вы, Абрам Лазаревич, я к Вам всегда с большим уважением. Кстати, хотите кофе? Володя сейчас принесет. – Алекс сделал неопределенный жест рукой.
– Алекс, Вы, как всегда, корректны и вежливы. Кофе? Вы спрашиваете, хочу ли я кофе? Конечно, хочу! Владимир Викторович, можно Вас попросить… Тем более, что, собственно, за этим я и шел против всего этого институтского шума. – Шлицерман быстро прошел в лабораторию и пристроился в свободное кресло.
Юрков вздохнул, поглядел на Ияри. Тот кивнул. Юрков кивнул, что понял и пошел за кофе, прихватив поднос. Спорить с Абрамом Лазаревичем было делом безнадежным. Одолеть Шлицермана в споре могли только Комов и Алекс. Остальных оппонентов Шлицерман просто игнорировал и в качестве достойных противников не рассматривал.
– Разрешите полюбопытствовать, как же Ваше ничего, Абрам Лазаревич?
– Ой, Алекс, бросьте… Неужели у Вас есть хоть какой-то интерес к моему состоянию? Хотя, не скрою, Ваша учтивость весьма лестна, особенно в моей сложившейся трагической ситуации.
– Абрам Лазаревич, Вы же знаете, что я ко всем отношусь очень ровно. Но Вы работаете рядом с нами, значит, в какой-то мере Ваше … эээ… состояние меня определенно интересует, поскольку нужны свежие, хорошие и желательно, эээ… не очень провальные идеи… Поэтому мне нужно, чтобы Вы были в хорошем рабочем состоянии.
Шлицерман поерзал в кресле.
– Я знал, куда шел… Всем все известно… Знаете, Алекс, иногда мне кажется, что Вы больше еврей, чем вся моя семья вместе взятые. Вас выгодно отличает только ваше желание добиться общего результата для всех, а не только для себя. Впрочем, это же стремление к общему счастью отличает всех евреев.
– Ой, Абрам Лазаревич, можно подумать, что Вы ищете здесь славу только для себя любимого…
– Увы мне, грешному… Вместо того, чтобы зарабатывать на себя, и быть в итоге вполне себе респектабельным господином, я вынужден работать на общество. Ибо так прописано в контракте, а не в правилах каждого честного и порядочного еврея нарушать контракт, даже столь не выгодный, как мой, отчего, кстати, я и есть – немного несчастен. Владимир Викторович,
Юрков кивнул и поставил кружку на стол перед Шлицерманом. Вторую кружку он поставил перед Ияри. Ияри молча кивнул, в знак благодарности. Шлицерман отпил глоток и поморщился.
– Ну кто бы сомневался… И даже тут не повезло бедному еврею… Опять дешевая арабика. Фи! Неужели нельзя сделать, хотя бы специально для меня, кофе, хотя бы из робусты сорта Конилон?
Ияри засмеялся. Юрков хмыкнул.
– Арабика, как известно, бывает дешевой и дорогой, ровно как и робуста. Может Вам, любезный, нужен кофе мокко урожая 1926 года? Или Вы желаете кофе из либерики?
Алекс кивнул.
– Или из эксцельзы.
Шлицерман отпил еще глоток и снова поморщился.
– Арабика… Впрочем, чего ожидать еврею от казенного учреждения. Что касается либерики, Владимир Викторович, то я не слышал, чтобы кто-то в мире пил кофе из либерики. Равно как и из эксцельзы.
Алекс хмыкнул.
– Абрам Лазаревич, сожалею, но у Вас очень устаревшие данные. Я, лично, пил кофе из либерики. Кстати, Юрков тоже.
Шлицерман поперхнулся кофе.
– Как? Как это возможно?
Алекс улыбнулся.
– Привозили как-то из Африки. Мои знакомые, по моей специальной просьбе. Впрочем, кофе из либерики – это крайне сильно на любителя. Я таковым любителем не оказался. Юрков тоже. Поэтому предпочитаю просто классическую арабику.
– Почему? Ну почему, все в мире проходит мимо несчастного еврея? А Вам, Алекс, я не верю! Матэ Вы пили, а не кофе из либерики!
Юрков захохотал.
– Помнишь, Алекс, как мы с тобой первый раз матэ пили без калабаса и бомбильи? Это потом нам из Парагвая привезли бомбилью и калабас.
Алекс кивнул.
– Это у тебя парагвайский калабас. А мне подарили уругвайский. И, Абрам Лазаревич, поверьте, я могу отличить матэ от кофе. И да, я немного разбираюсь в кофе и чае. Не на уровне эксперта, но на приличном любительском уровне. И даже отличаю пуэр от масалы, а ройбуш от улуна… Впрочем, Вам, наверно, эти названия ни о чем не говорят…
– Я на Вас удивляюсь, Алекс… Откуда у Вас такие специфичные познания? И зачем они Вам? От них же нет никакой прибыли… И, насколько я помню, масала – это что-то типа чая из Саудовской Аравии?
– Не совсем. Не совсем чай, и не совсем из Саудовской Аравии. Это скорее набор специй из Ближнего Востока, Средней Азии, Индии, и даже Китая. Причем в каждой стране свой рецепт масалы, и соответственно меняется состав специй и рецепт приготовления. Хотя да, часто пьют его именно как чай… Мне, например, больше нравится индийский вариант масалы. А вот Ияри, например, любит арабский вариант, если память мне не изменяет – называется он керэк. Так, Ияри?
Ияри одобрительно кивнул головой.
Послышался шелест бумаги. Это Юрков перебирал на столе какие-то бумаги, задумчиво покусывая карандаш.
– Думаю, Абрам Лазаревич, что Вам либерика тоже не понравилась бы. А потом, еще два месяца назад Вы, помнится, пили только… эээ… как бы это назвать… крайне слабый чайный напиток. Причем только бледного зеленоватого такого оттенка… И, откровенно говоря, не самого лучшего качества… Неужели знакомство с настоящим благородным чаем сорта Ассам, на Вас так повлияло? Или все же это была правильно заваренная чайная смолка? А! Я вспомнил! Это был «каркадэ»!