Архив пустоты
Шрифт:
– Мы поиграем в Дворника, – мягко пророкотал мужчина. – Это будет наш секрет. Не бойтесь, нас никто не увидит, мы – за стеночкой.
Он наклонился к черноглазой девчушке с длинной косой.
– Риночка, начни ты. Видишь, здесь вчера подрались старшеклассники…
Марина вздрогнула и проснулась.
В пятницу стало лучше. По крайней мере, она смогла самостоятельно дойти от комнаты до кухни. В воскресенье силы вернулись окончательно, а потому Ярослава взяла её с собой на ярмарку. «Пусть видят, что мы её приняли», – услышала Марина
С Ярославой они были примерно одного роста, та любезно снабдила её синей хлопчатой туникой, такими же брюками для прогулки и широким поясом, чтобы это всё не свалилось с отощавшего тела.
Они шли полупустыми улицами, пока не оказались на большой круглой площади. Местность была абсолютно незнакомой, но вместе с тем вызывала ощущение чего-то… родного? Марина огляделась. Тележки с тканями, одежда, развешенная между высокими треугольными столбиками… Враз всплыла картина: площадь, ставшая символом ее любви, бигборд, рекламирующий мужское достоинство, и скрюченный человечек под ним. Сколько раз она ждала Дина на этой самой площади! И сколько времени прошло? Если верить ощущениям и памяти – несколько дней, если отцу – полтора года, если долговязому подметальщику – сто лет.
Вот это вряд ли. Её просто выбросило из Наукограда в Кок, это вполне объяснимо: над созданием нуль-портала учёные давно работали, за время, что она торчала в клетке, видимо, доработались…
Площадь шумела и галдела на все голоса и была лишь началом ярмарки, которая продолжилась на широкой прилегающей улице. Да, изменился Кок изрядно. Нет больше высотных зданий… Или она ошиблась? И это другой город, только площадь похожая? Она тряхнула головой. Сколько вопросов, столько всего предстоит выяснить.
…заработала что-нибудь, кума?
…двадцать монет.
…повезло. А у меня только бесплатно всё берут.
…Хотел бы. Но штаны не продаются!
…тухлая колбаса. Авось сворует кто-нибудь.
…Штаны. Хочу свои штаны!
…этого коня я прошлый раз купил. А он опять у тебя!
…Коню захотелось вернуться. Что ж я поделаю?
…за клок моей бороды прочитаю вам новую басню.
…Штаны-ы-ыыыы!
– Пойдём. – Ярослава дёрнула её за рукав. – В шестом секторе – выставка глиняных чашек. Вчера кувшины были, а я не попала.
Марина передёрнула плечами, искренне не понимая, что может быть интересного в батарее однообразной посуды, слепленной из глины. Но спорить не стала, последовала за спутницей. К шестому сектору пришлось пробираться довольно долго – через ряды с едой, цветами, причудливыми украшениями из подручных средств, рыбацкими снастями, плетёными корзинами и домашней утварью. И ещё через детскую площадку, разбитую в стороне от общей суматохи и утыканную качелями и «горками». Марина поймала себя на том, что ищет взглядом детей из сна. Черноглазую Риночку с прутиком, например. Или мальчугана, что стоял рядом – белобрысого и конопатого.
– Кого ты там высматриваешь? –
– Да так, никого. Яра, а школы у вас какие?
– В каком смысле?
– Я это… кажется, вспоминать кое-что начала. Но почему-то мне школы видятся очень странными – будто там детям разрешается играть и спать.
– Да, так и есть.
– Но кто же будет сидеть на занятиях, если можно целый день развлекаться?!
– За желание учиться детей поощряют, но за нежелание – не ругают. Вот и всё. Учатся почти все, но и в других системах…
Ярослава осеклась, Марина же, наоборот, вся подобралась.
– В каких – других?
– Ни в каких. Мы пришли.
Попав на выставку, Марина поняла, что ошибалась. В Наукограде, конечно, тоже процветало всяческое рукоделие, но такого она не видела.
Ряды разнообразнейших чашек – высоких, пузатых, совсем крохотных, широченных, украшенных узорами, что там узорами – композициями, которые порой раскидывались мозаикой на несколько предметов. Длинную узкую чашу опутывала лепная лиана, она плавно сливалась с листопадом на глиняной соседке-близняшке. На шести кофейных чашках была рассказана история любви плечистого усатого парня и необычайно длинноволосой девушки, в финале, правда, изображалось непонятное – то ли все умерли, то ли поженились.
«Ишрам Мельник – «Песнь влюблённых» – 2442 год», – прочитала Марина.
– Очень талантливый лепник. Каждый раз ставлю ему десятки, – возле Марины остановился крупный мужчина в длинной узорчатой рубашке и шортах, он достал тонкий карандаш и вывел в табличке, что висела возле чашек, цифру 10. – Ишрам всегда оставляет место для фантазий, но при этом избегает грубой недосказанности.
На лице у мужчины играла светлая улыбка.
– Это ваш друг? – предположила Марина.
– Что вы. Терпеть его не могу, и это взаимно. Товарищ-лепник у меня тоже есть, но он такую ерунду делает, всё время тройки ему ставлю. И то спасибо, что не колы – по дружбе.
– А он не обижается?
– На что? На правду?
Марина не нашла, что ответить. Скользнула взглядом по надписи с именем-фамилией, и вдруг её словно током ударило. Заметила то, на что первый раз внимания не обратила.
– Вижу, тебе нравится? Побудь здесь, я отлучусь минут на пятнадцать, – донёсся издалека голос Ярославы, вынырнувшей из толпы.
То есть прямо над ухом он раздался, но Марина слышала её с трудом.
Внимание было приковано к маленькой табличке возле «любовного» набора.
Ишрам Мельник
«Песнь влюблённых»
2442 год
Две тысячи сорок второй?!
Марина метнулась к другим композициям.
Ксения Рыбкина
«Маковое поле»
2441–2442
Максим Гнедой, «Чашка с плетью»; Ирма Светлых, «Лунный ливень»; Рустем Агаш, «Невольница леса» – воображение у этого Рустема ещё то, однако… И везде – 2442, 2442, 2442… Двадцать пятый век, не двадцать четвёртый!
Она и правда сместилась на сто лет!
Невероятно. Но зато стало ясно, почему так изменился Кок.