Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II
Шрифт:
Казаковская группа кобыл и ее продолжение – кобылы Кузнецова были самыми интересными по породе и формам. Достаточно сказать, что к Кугушеву поступили дочери Ворона – сына Полкана 6-го, Усана – сына Усана 4-го, Непобедимого-Кролика – внука Полкана 6-го, Ловкого – сына Ловкого-Молодца, Любезного и самого Полкана 6-го!
Во вторую группу вошли куракинские кобылы во главе со знаменитой по своему приплоду красавицей Душегрейкой, которая родилась в заводе В.Я. Тулинова и приходилась родной внучкой его знаменитому Горностаю. Остальные куракинские кобылы были не особенно высокого происхождения и во всем уступали кобылам первой группы.
В третью группу вошло всего лишь две-три кобылы, купленные случайно.
Если завод Д.Д. Кузнецова был продолжением завода А.Б. Казакова, то и завод Кугушева был прямым продолжением того же казаковского завода. Благодаря счастливой случайности Новороссия обогатилась лучшими элементами орловской рысистой породы, но, увы, этот молодой и цветущий край не сумел оценить драгоценного приобретения, и дивные кугушевские лошади в какие-нибудь тридцать лет растворились в море полукровности… Заводу Казакова после его продажи Кузнецову трагически не везло: многие лошади этого завода ушли на юг, еще больше попало на Дон
Не надо быть генеалогом, чтобы понять, на каком принципе была построена заводская работа князя Кугушева. Достаточно беглого взгляда на состав его завода, чтобы понять: Павлин 1-й, сын Полкана 5-го, и большинство маток в этом заводе имели близко кровь великого жеребца породы – Полкана 6-го, сына Полкана 5-го. На принципе тесного инбридинга были созданы кугушевские лошади, а так как этот инбридинг был проведен на выдающуюся лошадь породы, то результаты получились соответствующие. Кугушевские лошади были так хороши по себе, что о них еще долго-долго после их исчезновения вспоминали старые охотники.
Кроме Подарка, Помпадура и группы кугушевских кобыл в заводе Аркаса, я еще однажды чисто случайно встретил кугушевского жеребца, который тогда был уже стариком. Проезжая по Елисаветградскому уезду, я увидел возле одного имения белого жеребца редчайшей красоты. Его вел под уздцы конюх, и видно было по всему, что эту лошадь холят и берегут. Жеребец произвел на меня сильнейшее впечатление, и я спросил конюха, что это за лошадь. Конюх назвал мне имя, которое я сейчас забыл. Желая узнать породу жеребца, я зашел в контору. Жеребец оказался лошадью завода князя Кугушева, а имение принадлежало товарищу городского головы Одессы г-ну Протопопову. Владелец имения был в Одессе, и тогда я поинтересовался у конторщика, не продадут ли мне эту лошадь. «Что вы, – последовал ответ, – наш барин в нем души не чает, от него у нас замечательные полукровные и рабочие лошади». И много было на юге таких никому не ведомых, но замечательных кугушевских лошадей, которые, подобно их отцу или деду Павлину 1-му, производили полукровных лошадей высоких достоинств. Теперь, увы, все это сметено и уничтожено революцией. Когда люди очнутся, то придут в ужас от того, что натворили, но Полкана 6-го не создадут и потомков Полкана 5-го не воскресят!
Вернусь к заводу Н.Н. Аркаса. Его владелец не жалел денег на содержание завода, лошади у него недурно воспитывались, хорошо кормились, вовремя заезжались и даже несли тренировку. При заводе всегда был наездник. Завод производил хороших по себе рысистых лошадей, которые продавались по хорошей цене. В спортивной литературе 1890-х годов, преимущественно в журнале «Коннозаводство и коневодство», можно найти корреспонденции из Елисаветграда с описанием знаменитой в то время Георгиевской ярмарки. В этих корреспонденциях нередко с большой похвалой говорилось о лошадях этого завода. Ничего выдающегося по резвости и ничего призового Аркас не создал, но я думаю, что в этом меньше всего были виноваты его лошади. Да, Аркас был коннозаводчик, который мог много сделать, но он прошел мимо коннозаводской истины, не заметив ее.
Завод П.А. Значко-Яворского
Скажу несколько слов о заводе П.А. Значко-Яворского, главным образом для того, чтобы показать, как не следует вести завод, а равно и заводить его, если не предполагаешь серьезно им заниматься. Значко-Яворский принадлежал к очень богатой семье херсонских дворян, в свое время игравшей значительную роль в этой губернии. Семья была не чужда и коннозаводскому делу: некогда один из Значко-Яворских имел выдающийся завод верховых лошадей, один из лучших на юге России. В мое время представители этой семьи уже обеднели, не играли в губернии прежней роли и были помещиками средней руки. Их богатство, их влияние – все это было в прошлом.
Пётр Аполлонович Значко-Яворский в молодости служил во флоте, а выйдя в отставку, поселился в своем имении при деревне Крутоярке Елисаветградского уезда Херсонской губернии и всецело посвятил себя сельскому хозяйству. Вернее сказать, всецело посвятил себя праздной, а потому довольно скучной жизни в деревне. Хозяйство у него шло кое-как, но недурное имение позволяло все же прилично жить и ни в чем не нуждаться. Значко-Яворский был чрезвычайно добрый, простой и недалекий человек. Небольшого роста, коренастый, некрасивый, он к тому же как-то странно передвигался: можно было подумать, что на суше он чувствует себя хуже, чем на море, и он действительно утверждал, что море – его стихия и только на корабле он твердо стоит на ногах. Нечего и говорить, что он постоянно носил морскую форму. Впрочем, почти все херсонские дворяне носили либо форменные фуражки тех полков, где служили в молодости, либо даже мундиры. И вот этому добродушному и недалекому человеку пришла в голову мысль завести рысистый завод. Лошадей он любил, как, впрочем, и всякий деревенский житель, но решительно ничего в них не понимал. Почему ему вдруг пришла мысль завести конный завод? Думаю, дело было так.
Значко-Яворский осенью сидел у себя в деревне. Погода стояла отвратительная, на дворе была непроходимая грязь, и он, конечно, слоняясь по дому, невероятно скучал. В это время казачок доложил ему, что из Ели саветграда или Бобринца приехал комиссионер. Это было развлечение, и Значко-Яворский очень обрадовался. Комиссионер хорошо выбрал момент – знал, что именно в такую пору будет принят любезно, его выслушают, а может, удастся сделать какое-нибудь дело и заработать хороший куртаж. Выложив сначала все елисаветградские или бобринецкие новости, рассказав, что такой-то помещик столько-то на прошлой неделе проиграл в карты, а такой-то устроил там-то дебош, сообщив цены на хлеб и на скот, комиссионер затем вкрадчиво предложил хозяину выгодное дело: «Пётр Аполлонович,
Полагаю, что нарисованная здесь картина верна и подобный диалог между помещиком и комиссионером действительно имел место. Словом, однажды, неожиданно для всех, Значко-Яворский купил у княгини Абамелек ее рысистый завод и стал коннозаводчиком.
Перейду теперь к фактической стороне дела. Так же неожиданно лет за пять до этого завела завод княгиня Абамелек. Для нее в заводе М.В. Воейковой было куплено десять или двенадцать кобыл, и новый завод начал существовать. Однако затея эта быстро надоела княгине, и завод был назначен в продажу. Его купил Значко-Яворский. На первых порах молодой коннозаводчик рьяно взялся за дело. Он сейчас же отправился в Елисаветград и, не приняв еще кобыл и даже не видев их, стал искать производителя. Он приехал ко мне на Конский Хутор посоветоваться, какую лошадь купить ему в производители завода, причем у него было очень «скромное» требование: он хотел приобрести знаменитую лошадь, и не дороже чем за 1000 рублей! Посмеявшись, я сказал ему, что это невозможно, и посоветовал купить серого Гранита завода Емельяновых, лошадь недурную и давшую бежавший приплод в заводе графа Стенбок-Фермора. Гранит продавался в Елисаветграде очень дешево и был куплен Значко-Яворским за 350 рублей. К сожалению, Гранит вскоре пал и Значко-Яворский остался без жеребца. Купленные случайно кобылы оказались недурны: как-никак они происходили из завода М.В. Воейковой и были голицынских кровей. Если бы Значко-Яворский после Гранита купил хорошего жеребца, знал бы лошадь и серьезно занимался делом, он отвел бы от этих кобыл неплохих упряжных лошадей и впоследствии мог бы иметь вполне порядочный маточный состав. Но беда была в том, что Значко-Яворский в лошадях ничего не понимал, а потому купленный им после Гранита жеребец решительно никуда не годился. Это был вороной Рокот (Дудак – Рогнеда), р. 1893 г., завода княгини М.М. Голицыной. Значко-Яворский купил его в Петербурге у знаменитого присяжного поверенного Коробчевского и с гордостью показал мне аттестат. Я должен был его разочаровать. «Что вы наделали, Пётр Аполлонович, – сказал я, – ведь Рокот вам совершенно не подходит! У вас воейковские кобылы, а Рокот того же завода». Затем я растолковал Значко-Яворскому, что М.М. Голицына – мать М.В. Воейковой, что Рокот и кобылы Воейковой происходят из Лопандинского завода. Значко-Яворский очень огорчился, но я его утешил словами о том, что он может крыть Рокотом купленную у меня кобылу Быль и пять-шесть других маток своего завода: Ветряную-Мельницу завода графа Рибопьера, Гильдянку завода Синицына, Нерпу завода Остроградского и других. Узнав от меня, что Рокот не полубрат воейковских кобыл, а только в родстве с ними, Значко-Яворский решил крыть и их. Я смолчал, ибо толковать этому коннозаводчику, что делать инбридинг на голицынских лошадей не следует, было совершенно бесполезно. Уже в то время я несколько раз указывал в печати, что голицынские лошади, обладая несомненной резвостью, не имеют легких, изящных, воздушных ходов. Когда смотришь на бег голицынской лошади, так и кажется, что она везет воз в пятьдесят пудов – настолько тяжел ее ход. Словом, по моему мнению, голицынским лошадям не хватало таланта. При инбридингах же получалось закрепление этих ходов. Я не стал толковать об этом Значко-Яворскому, потому что ясно понимал: он все равно ничего у себя в заводе не отведет.
Действительно, Значко-Яворский поиграл в лошадки несколько лет, затем завод сам собою сошел на нет, превратившись в скопище дешевых упряжных лошадей. Вел свой завод Значко-Яворский безобразно: плохо кормил, не работал молодняк, много кобыл холостело, дохло, а молодежь, которая доживала до четырехлетнего возраста, продавалась на ярмарке даже не в Елисаветграде, а в Бобринце в среднем по 150–175 рублей за голову.
Зачем я описал этот завод? Я сделал это с определенной целью: показать, в каких условиях иногда находились лошади орловской рысистой породы. Ведь завод Значко-Яворского был далеко не исключением. В то время в России было, к сожалению, немало заводов, которые возникали так же. Лошади орловской породы сплошь и рядом ставились в невозможные условия существования, и это, конечно, принесло величайший вред породе в целом. Говорите после этого, что орловский рысак малоконстантен и прочее, как это делают метизаторы. Все они сознательно закрывают глаза на подобные факты из прошлого породы. Чего только не пережила в России орловская порода! То лошадей плохо кормили, то их совсем не работали, а когда начали работать, то применяли варварские приемы тренировки; то вели заводы так, как вел свой завод Значко-Яворский, то покупали производителей с таким же знанием и пониманием дела, как этот коннозаводчик. Словом, за весьма редким исключением орловская порода за все время своего существования пребывала в отвратительных условиях. И несмотря на это, она не выродилась, продолжает существовать и давать таких лошадей, как Крепыш, Эльборус и другие!