Архив
Шрифт:
Стояла и молчала, разглядывала проплывающие мимо облака в окне и разрезающие их конденсационными следами пухлые грузовые самолеты. Даже не вздрогнула от внезапного скрипа двери, не спугнула чей-то незримый дух, присутствующий здесь, будто ждала, как опутают ее чьи-то руки, крепко сожмутся на груди и не дадут выскочить самой в небо, разрезать его на право и лево, как дымный хвост после улетевшего на край света самолета. Антон и хотел подойти, только что-то его держало, крепко-крепко: то ли ее красота, то ли гнилистые руки, что выросли прямо из пола и схватили его за лодыжки.
– Извините…
«Не извиню. Я смотрю сон, отстань.»
– Эй,
Его трясут за плечо.
– А?.. Что?.. – вымаргивая сновидения о той девочке, Антон ошалело пялился вокруг, то на настороженного водителя, то на мутный пейзаж за заляпанным стеклом: влажный асфальт, тротуарная плитка, выкрашенный в черный сварной забор, вялый газончик за ним, упирающийся в низенькое здание с редкими окошками, облицованное крупной бледно-бежевой плиткой.
– Приехали…
– А… А, да… Спасибо… Я тут выйду. – Как будто у Антона был выбор.
Как слепой, Антон тыкался рукой в шершавый пластик двери в поисках ручки.
– Подождите…
– Что?..
– У вас нет… налички?..
Разряд тока прошелся от кончиков пальцев по нервам, скручивая их в тугой жгут, слился воедино в мозгу и взорвался яркой вспышкой, мгновенно пробуждая каждый синапс.
– Ты че, совсем охренел?!
Водитель потупил взор. Антон поозирался по сторонам сквозь заляпанные стекла, а затем его взгляд прилип к водителю, силился прочитать плохо скрываемые эмоции на его лице: смущение, испуг, нотки надежды. Будто лишние 200 рублей старыми замызганными бумажками, уже лет десять как непечатаемыми, могут выправить его жизнь, вернуть в нужное русло. Водитель нервно зароптал:
– Извините, извините… Хорошего… дня…
Он нерешительно тыкал дрожащим не то от страха, не то от волнения пальцем в кнопку «завершить поездку» на одном из его телефонов, покуда на других его уже ждали другие пассажиры, и даже назойливо звонили и спрашивали, где, мать его, он?
Антон, даже не поворчав напоследок, выбрался из чудом довезшего его до пункта назначения автомобиля, и опять хлопнул дверью. Она аж мелко завибрировала тонким металлом за грязью и «лакокрасочным покрытием» («придумали же словосочетание…»), но, черт, как же понять, с какой силой ее надо закрывать, чтобы она мягко вошла в пазы и закрылась?
Такси стартануло и резво укатило до перекрестка и скрылось из виду. Антон туповато смотрел вслед. Он не пытался запомнить номер, чтобы настучать куда надо – все равно забудет. Самому надо было брать, но вызов…
Ему б утренней дозы кофеина, без которого вся жизнь – сера, уныла и бесит, бесит, бесит аж до боли в висках, легкой тошноты, ломоты в теле, головокружения и неистового желания убивать всякого, кто вторгается внутрь. Другими словами – адекватно воспринимается.
Через дорогу полувыцветшие бакалейные баннеры были нелепо налеплены на желчно-желтый фасад супермаркета. Парковка перед ним пустовала, если не считать пары гнилых автомобилей прошлого столетия, брошенных тележек да посапывающего бомжа, что свил себе гнездо под одной из гигантских фотографий хлеба: взгромоздился на груду картона и какого-то вонючего коричневого, сального тряпья. Антон направился туда. Туда – ко входу в супермаркет, где другой пьянчуга боролся с лестницей, которая намеревалась его опрокинуть, а не к бомжу. Спать, конечно, хотелось, но не настолько.
Верещащий гудок. Противный визг тормозов, стираемых об асфальт покрышек, запах жженой
– Ты куда прешь, блядь?!
– Пошел нахуй. – Ничего умнее или позитивнее в Антоне сейчас не было.
– Чеее?! А ну иди сюда.
Антон опять закатил глаза и выдохнул. Если б за каждый такой акт ему платили б по рублю (да еще бы наличкой, серенькими позабытыми монетками…), он бы давно свалил из этого затхлого мегаполиса, где каждый пытается сожрать другого и себя самого, и нежился бы где-то на пляже, потягивая кокос… Но он тут, в этом урбанистическом, ненавистном и ненавидящем тебя в ответ кошмаре сумасшедшего из психушки, не иначе.
Мужик нелепо размахивал кулаками, шевелил налепленными на лицо усами и продолжал сотрясать воздух выражениями, от которых монашки покраснели б, перекрестились раза три и читали б «Отче наш» до конца жизни. Антон устало глянул на него и ткнул корочкой прямо в морду, как тем бабушкам у зассанного подъезда.
Морда покрылась бледными пятнами, а кулаки застыли и обмякли.
– Все? Ин-цен-дент исчерпан?
Мужик пролепетал что-то бессвязное и поспешил ретироваться обратно в свой металлический гробик на колесиках. Антон тоже поспешил добраться до гребаного магазина до того, как следующему, кто его тронет, он покажет не удостоверение, а воткнет ствол в лоб. Или в рот. И пососать чутка заставит, прежде чем пристрелить к чертовой матери.
Облизать по диаметру, засунуть язычок в пропахшую порохом дырочку, поиграться им там. А потом выстрел раздерет натянутую тишину и глотку. И мучения двух людей закончатся: одного упекут за решетку («хоть какое-то разнообразие, но жалко, там песка, моря и кокосов нет»), а второго, согласно заверениям священников, ждет вечное блаженство в царствии божьем. Героином они там колются и скачут вприпляску по облакам обдолбанные, не иначе.
На удачу, в супермаркете была точка пиццы-на-вынос с кофемашиной. Не придется травиться холодным магазинным кофе в алюминиевой банке. Лучше влить в себя порцию черти-чего в бумажном стаканчике.
– Американо. – Странно, как кофе, названное в честь некогда заклятого врага, еще не переименовали очередным тупым законом во что-нибудь патриотичное. Кто-то из этих идиотов собирался, вроде. Из тех, кто со сложной судьбой, в Кремле или около.
– 400 рублей.
Антон самому себе прошептал что-то вроде «совсем охренели», и сонный продавец с ним согласился, только изменить ничего не мог. Антон коснулся браслетом, закрепленном на запястье, сенсора на терминале, тот задумался на пару секунд (ему б на экране нарисовать прищуренную жирную харю налогового инспектора с застрявшими в бороде черными осетровыми икринками) и принял оплату. Буквально через минуту бариста-повар-администратор-директор-в-одном-лице выдал ему стаканчик, пару пакетиков сахара, салфетку и пластиковую ложечку. Многоликий в этот блаженный момент был похож на Бога. Антон буркнул скомканное «спасибо», сразу же выкинул этот одноразовый наборчик, а в себя влил добрую порцию напитка, обжигая небо.