Архив
Шрифт:
Теперь Аргентов расстегивал пуговицы рубашки, что пряталась под кителем.
— Вы что, Аргентов?! — нахмурился Бердников. — Никак, стриптиз устраиваете… Подпишите инструкцию и ступайте.
Вьюн молчал, не понимая, куда это старый хрен клонит.
— Вот, — промолвил Аргентов. — Приглядитесь…
В проеме рубашки, под оттянутой блеклой майкой, на белой жирной груди, у правого соска, пластался сизый рубец.
— Ну и что? — раздраженно спросил Вьюн.
— В декабре сорок третьего меня поцеловал осколок, под Таганрогом. И хирург, младший лейтенант Михаил Моисеевич Галацер, меня
— Так то же война, — подсказала Лысцова.
— Да, война, — согласился Аргентов. — Так вот, господа… Я человек простой, правда, закончил когда-то юридическую школу… Я вам так скажу, с вашей идеологической комиссией… У меня три сына и дочь. У меня два охотничьих ружья и личный пистолет, подарок генерала Нестерова… Я вам так скажу… Если вы раскочегарите этот костер, даю слово коммуниста… У меня три сына, два ружья и личный пистолет… И первому, кто выползет с ножом на улицу под вашими хоругвями, клянусь богом, я влеплю такого гостинца, что он крепко подумает… Впрочем, вас это не коснется, с вашими секретными инструкциями, вы найдете себе укромное местечко, не сомневаюсь…
Аргентов застегнул пуговицы. Мирошук видел, как малиновым жаром созревает бычий затылок Аргентова, сползая на подворотничок.
— Сеете ветер, господа. — Аргентов подошел к двери кабинета. — С каким наслаждением я влепил бы из подарочного пистолета в память о том младшем лейтенанте… Не дурите мне голову, господа, с вашим сионизмом… Работать надо, работать. А это не работа, господа. Обыкновенное безделье. Желание на халяву набить брюхо фруктами, не посадив дерева…
Слова, которые произносил Аргентов, настолько не соответствовали его внешности, словно их произносил другой человек. И даже после его ухода слова, казалось, вольно витают в кабинете управляющего областными архивами.
— Что это с ним? — растерялся Бердников. — Не знал я таким Кузьму Игнатьича… Ты смотри, каков гусь!
— А я знала, — ввернула Лысцова. — Давно говорю, что ему пора на пенсию.
Вьюн молчал и бездумно чертил какие-то значки и крестики. Лицо его из красного стало бурым.
— Приструню я его, приструню, — суетился Бердников, виновато поглядывая на инструктора горкома. — А где Клюева? Это еще что такое? Где Валентина Васильевна?
Стул, что занимала Клюева, пустовал. Мираж, да и все! Только что находилась женщина в кабинете — и вот ее нет, точно провалилась… Вся руководящая троица с подозрением смотрела на Мирошука, что в одиночестве сидел посреди кабинета. Словно тот проглотил худенькую Клюеву, пока шла перепалка.
А Мирошук и сам не мог понять, куда подевалась эта дамочка. Чистая фантасмагория! Он даже оглядел себя, протянув взгляд от тощих коленей до груди, не затерялась ли где-нибудь Клюева в складках его одежды.
Бердников нажал на кнопку. Секретарша просунула в кабинет малокровное личико и посмотрела на управляющего печальными глазами. Пальчики-сосульки придерживали ворот вязаной кофты. Жидким голоском она пояснила, что видела, как из кабинета вышли Аргентов и Клюева.
— Вместе ушли, — чему-то испугался
— Конечно, — рассудила Лысцова. — Аргентов, как шкаф, любого заслонит.
— Там еще подошли директора, — оповестила секретарша.
— Пусть войдут минуты через две, — мрачно распорядился Бердников и, переждав, перевел взгляд на Мирошука. — Ну, а вы?!
— Что я? — встрепенулся Мирошук.
— Подпишите неразглашение, — подсказала Лысцова.
Мирошук поднялся, приблизился к столу, взял ручку, отыскивая место, куда направить перо.
— Что же вы так, Захар Савельевич? — произнес Вьюн. — Пустили на самотек собрание.
— Почему на самотек? — опешил Мирошук. — Я звонил, консультировался.
— Звонили, консультировались, — переговорил Вьюн. — А момент упустили. Видите, что народ единодушно осуждает Гальперина. Вот и воспользовались бы ситуацией.
— То есть как?
— А так. Поставили бы вопрос о доверии Гальперину, как вашему заместителю по науке, — жестко завершил Вьюн.
— Что же ты так, Захар? — укоризненно подхватил Бердников.
— Как же! Считает Гальперина незаменимым, — и Лысцова кинула свой камешек.
— У нас незаменимых нет, — отрезал Вьюн. — Я просматривал стенограмму. Да и звонили люди, рассказывали… Кто этот… Брусницын?
— Руководит группой каталога, — промямлил Мирошук. — Неплохой специалист. Молодой, правда…
— Это проходит, — строго пошутил Вьюн. — Решительный человек. Судя по всему — политически зрелый. Вот какие нам нужны кадры.
— Но… Брусницын беспартийный, — произнес Мирошук.
— И Гальперин беспартийный, — вставила Лысцова.
— Разные бывают беспартийные, — отрезал Вьюн. — Этот, по крайней мере, не свалит… за бугор.
— Но и Гальперин не собирается, — возразил Мирошук.
— Сегодня не собирается, а завтра соберется… Вы что? Захар Савельевич! Я проводил инструктаж, а вы точно с луны свалились, — обиделся Вьюн. Он хотел что-то добавить, но в это время, галдя, в кабинет ввалились четыре директора ведомственных архивов. И прежде чем Бердников утихомирил новых слушателей совещания, Мирошук очутился в приемной.
Сердце перекатывалось в его тощей груди, словно в пустоте. А в голове толкалась одна мысль — не подписал он эту злосчастную инструкцию. Надо вернуться, подписать, они же заметят. И в то же время его удерживала какая-то сила… Так и вышел из приемной, мучаясь сомнением и уповая на судьбу.
А эта тихоня завхоз Огурцова интересуется: заглянет ли Мирошук еще раз сегодня в исполком?! Обойдусь и без пишущей машинки, старая тоже на ходу — вон как стреляет Тамара, через стенку. Пусть пропадают деньги, спокойствие дороже… Хорошо бы отключить телефон на день-два, тоскливо думал Мирошук, а там, глядишь, и все успокоится. А может, взять больничный, переждать?
Мирошук сидел за столом, выпрямив длинную спину и сжав ладонями сплюснутую с висков голову. Цифры на новых часах горели малиновым светом, точно как затылок полковника в отставке Аргентова… Вот уже три раза Мирошук пытался дозвониться до архива загса, и все впустую… Значит, судьба, решил он, но рука все тянулась к телефону. Еще раз попробует — и все, решил Мирошук, накручивая диск.