Архивариус
Шрифт:
– А ты какой вопрос ему задал?
– Что значит какой? – не понимаю я, к чему он клонит. – Спросил напрямую. Засыпал ли он этой ночью на работе, в период с часа до двух, на пятнадцать минут.
– А вот теперь представь, – хихикает Денис, – ну, просто предположи на секунду, что он и есть их сообщник и что это он заказывал морфедон и усыпил охранника. Что ж, по-твоему, ему еще оставалось ответить? «Нет, это не я заснул, это тот, кого я усыпил, заснул»?
Мысль, что техник обвел меня вокруг пальца, никак не хочет укладываться в голове.
– С другой стороны, – пытаюсь я оправдываться, – одно другое не исключает. Почему бы
Денис продолжает противно хихикать.
Нда. Забавно, если в Риме и Париже сейчас происходят аресты ни в чем не повинных охранников...
Я делюсь с напарником свежей новостью от шефа.
– Что-нибудь еще интересное у него дома заметил? – меняю я тему.
– Больше ничего. В смысле, ничего противозаконного.
– А что-нибудь странное?
– Ну, насколько я тебя знаю, ты и киберприставку для Игры странной считаешь. У него валяется такая.
– То еще извращение, – соглашаюсь я. – А он от какого времени и места тащится? Не посмотрел?
– Посмотрел. Святая Земля начала 11-го века. Я даже сразу про тебя вспомнил... А к тебе, кстати, создатели Игры приходили? Просили вынуть из твоего мозга зрительные образы Иерусалима или Иордана того времени?
– Не-а, – мотаю я головой. – Для этого у них и без меня материала хватает. Меня они месяц назад уговаривали поделиться образами викингских набегов на Англию начала 11-го века.
– Это само собой, – говорит Денис. – Было бы даже странно, если бы к тебе не обратились... И как? Ты их послал куда подальше?
– Естественно. Не понимаю, в чем удовольствие сидеть днями напролет с киберприставкой на голове?
– О, это я тебе могу объяснить. Помнится, когда воскресили всех из конца 18-го и начала 19-го веков, то в Игре довольно быстро была создана киберреальность Наполеоновских войн. Я подумал: дай-ка попробую. В итоге… больше года безвылазно проторчал там! Отключался только чтобы поесть и в туалет сходить. Засасывает, Ингви. Ты даже не представляешь как!
– А в чем вся прелесть-то этой искусственной реальности?
– Видишь ли, здесь на Ремотусе от такой тихой и безмятежной жизни у людей со временем крыша начинает ехать. Вот мы с тобой в полиции служим. У нас хоть какой-то драйв и адреналин в повседневной жизни встречается...
– Сегодня особенно.
– А у других? У ста миллиардов других? Ни войн тебе, ни страха быть ограбленным и избитым, ни боязни заболеть, ни риска остаться без крыши над головой. Видимо, так уж устроен человек, так уж его мозг эволюционировал в условиях постоянного стресса, что от райской жизни он со временем... – Денис крутит пальцем у виска. – Вот и было найдено решение. В Игре ты уже через час начинаешь ощущать всё происходящее вокруг тебя абсолютно реальным, понимаешь? В тебя стреляют, ты от кого-то спасаешься бегством, ты абсолютно ясно осознаёшь, что вот-вот можешь умереть. Сердце колотится как ненормальное! Это словно сеансы психотерапии, после которых возвращаешься к обычной реальности – и можешь худо-бедно выносить ее еще какое-то время. До очередного погружения в Игру.
– Всё равно извращение. Уж лучше тогда как наш рыцарь... Кстати, мы уже почти приехали.
Вдали виднеется разноцветное здание городского стадиона.
– Я пока его там в андроиде дожидался, – продолжаю я мысль, – посмотрел немного на тренировки. Представляешь,
– На Руси же вроде рыцарей не было.
– Я его спросил, он сам вообще из 21-го века. Но увлекся, говорит, этим историческим спортом. А завтра, когда на Олимпиаде будет день рыцарских турниров, ему предстоит сразиться, среди прочего, с настоящими испанскими, немецкими и какими-то там еще рыцарями, жившими в Средние века. Для него это огромная честь, говорит. Поэтому так тщательно тренируется. Сильно извинялся, что не может прямо немедленно всё бросить и поехать со мной в участок.
– А лыжница что? – интернируется Денис. – Ты, когда нейрошлем снял, сказал только, что рыцарь встретил в подъезде усатого типа с рыжеволосой девицей и услышал, о чем они спорили. А потом ты сразу дал автомобилю команду ехать на энергостанцию.
– Лыжница никого не встречала, – вздыхаю я. – Ни в подъезде, ни в лифте, ни в коридоре. Зря я с нее начал. Как думаешь, она сейчас себе за Полярным кругом физиономию отмораживает тоже ради адреналина?
– Не себе, андроиду.
– Знаешь ли, – не соглашаюсь я, – пока я там от атомного синтезатора до горного склона прошелся, а потом еще и обратно, то ощущение было точь-в-точь, будто у меня самого с лица кожу содрали. Я даже, когда шлем снял, в зеркало посмотрелся.
– Ну, ощущения-то все в голове. Так что неудивительно. А насчет адреналина... Ты в курсе, что одно время люди тут на Ремотусе в поисках острых ощущений стали массово совершать самоубийства?
– Правда? Не слышал такого.
– Это давно уже было. В первые десятилетия Проекта. Чего только не вытворяли! Кто-то с крыши небоскреба прыгал, кто-то на шоссе выбегал прямо перед несущимся грузовиком. И всех их потом раз за разом Архив-Службе воскрешать приходилось. Из-за этого и был в итоге принят закон, предусматривающий за самоубийство уголовную ответственность.
– Ясно.
– С тех пор стали заказывать себе андроида и в нем с небоскреба прыгать. Ощущения, как говорят, абсолютно те же, а ответственность только административная. За порчу брусчатки и хулиганство. Ну, надо постараться, конечно, на голову кому-нибудь не приземлиться, а то будет еще и статья за непредумышленное убийство.
– Мне один раз такой идиот чуть было на голову не свалился. Буквально в метре справа рухнул.
– Вот видишь, – говорит Денис. – А ты еще спрашиваешь, зачем Игра. Затем, чтобы такие идиоты нам на голову не падали.
Автомобиль уже подыскивает себе место для парковки возле стадиона.
В это время из моего жетона возникает взъерошенная голова Филиппа.
– Данные мониторинга никто не стирал! – вырывается у него одним залпом. – Взлом системы был произведен ровно в час ночи, и ведение записи отключено до двух. То есть запись изначально не велась.