Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник
Шрифт:
– Вон там. – Я указал дрожащим пальцем. – Надо им помочь.
– В этом сражении у нас другая роль, – возразил Ваддерунг.
Снизу донесся еще один крик. На сей раз ошибки быть не могло.
Кричал ребенок. Пронзительно, на одной ноте.
– Хосс, – предостерег меня Эбинизер.
Но я его не видел. Поле зрения сузилось до размеров тоннеля. Грудь заходила ходуном.
Я взглянул влево. В тоннеле моего зрения Мэб казалась тонкой полосой бледного света. Глаза ясные, кошачьи, прищуренные. Она наблюдала за мной.
– Надо помочь, – сказал я громче и тверже.
Мэб обнажила клыки.
– Нельзя, –
Я окинул крышу взглядом. Затем сказал:
– Ну вас всех к черту.
И сделал то, чего старался не делать уже несколько месяцев. Скажу больше, каждый день я работал над тем, чтобы этого не случилось.
Я дал волю Зимней мантии.
Спрыгнул с крыши и устремился к земле, размахивая руками и ногами наподобие вертолетного винта в режиме авторотации. Врезавшись в тротуар, я позволил телу принять удар на точки естественного сгиба, кувырнулся вперед, а когда вскочил на ноги, уже бежал со скоростью и сноровкой дикого зверя.
Тяжелый глухой стук, и рядом со мной приземлился тысячефунтовый Речные Плечи. В груди у него урчал боевой рык, предвещавший тектонические сдвиги. Впереди взорвался еще один автомобиль. Огненный шар коснулся стены съемного дома, и та немедленно вспыхнула. Из дверей высыпали трудноразличимые человеческие фигуры.
А мы со снежным человеком – самым настоящим, Богом клянусь! – одновременно взревели от ярости, причем чей рев сильнее впечатлял, трудно сказать, и ринулись к незваным гостям.
Глава 9
Я учуял его примерно с шестидесяти футов – сильнейший запах, бьющий прямиком в ромбовидный мозг, – и волоски на загривке мгновенно встали дыбом.
Вы попадали когда-нибудь в логово хищника? Там пахнет звериным мускусом, мочой, подтухшим мясом, сладковатым костным мозгом и сухими изглоданными костями.
Такое же зловоние накрыло меня на подступах к чужакам с массивными, покрытыми шерстью телами и грубыми мускулистыми конечностями. Выбегая на боковую дорожку осажденного дома, я как следует разглядел первого нападавшего.
Почти как человек. Кожа цвета мокрого пепла. Рост примерно шесть с половиной футов. Мускулатура сухая, как у бегуна, способного в короткий срок преодолеть значительное расстояние. Волосы – буйная грива с вплетенными в нее перьями и когтями. Оленьи рога то ли растут из черепа, то ли как-то прикреплены к голове. Стройный торс в какой-то степени защищен тяжелой меховой мантией поверх длинного плаща, тоже мехового. В руке существо держало длинное копье из какого-то вороненого металла.
Заслышав нас, чужак развернулся и вскинул оружие. Раздался басовитый вой, и ладони существа обвил мерцающий красноватый свет. Он поднялся по рукоятке копья, по пути касаясь многочисленных пиктограмм, выгравированных на металле, и те вспыхнули одна за другой. Мне едва хватило времени сообразить, что дело кончится прицельным выстрелом, и, как только наконечник копья полыхнул малиновым светом, я отскочил в сторону.
Снова вой, теперь оглушительный, и асфальтовая глыба размером с половину мусорного бака в окружении подпаленных, подплавленных, пылающих осколков дорожного покрытия взметнулась к небу в десяти ярдах у меня за спиной.
Я упал, перекатился, вскочил и хотел перейти на бег, но наступил на чертов плащ
Меня спас Речные Плечи. Как только чужак направил на меня копье, сасквоч недолго думая прыгнул вперед, опустив плечо – а плечи у него размером с колесо внедорожника, – и врезался в неприятеля, а это едва ли не хуже, чем когда в тебя врезается поезд. Примерно полтонны сверхъестественно мощных мускулов ударили чужака с той абсолютной точностью и концентрированной силой, что свойственны мастерам восточных единоборств. Копейщик, словно тряпичная кукла, отлетел назад и с характерным хрустом пришедших в негодность костей вмялся в громадный дуб, стоявший в палисаднике по-философски бесстрастно, невзирая на безжалостное кронирование там, где былые ветви пересекались с линией электропередачи.
Силуэт, упавший к корням дерева, был… Как бы помягче выразиться… Скажем так, бесформенным.
С первобытным ревом, от которого буквально разлетелись окна первого этажа, Речные Плечи повернулся к фасаду. Зимняя мантия подсказывала, что пришлые дикари попросту не смогут игнорировать подобный вызов.
Сбоку зашуршало. Я обернулся на звук и увидел второго чужака, еще крупнее и крепче первого. Он осторожно появился из-за угла за пределами видимости сасквоча и поднял копье, метя ему в спину.
Я поднапряг пресс, привстал из лежачего положения и прицелился чуть правее правой ноги. Обзор был отличный, поэтому я без труда и ненужных размышлений совместил мушку и целик здоровенного револьвера пятидесятого калибра и плавно спустил курок. Пуля – жуткое дело! – вошла мохнатому в правую скулу, а вышла где-то в районе правого уха, и…
…И тварь развернулась, визжа от боли и обнажив кошмарные зубы-иголки, а затем бросилась на меня, выставив перед собою черное копье.
Адские погремушки!
Это зрелище должно было повергнуть меня в ужас.
Но ужас и Зимняя мантия – понятия несовместимые. Вместо того чтобы испугаться, я лишь отметил, что чужак, рванувшись ко мне на всех парах, ведет себя чрезвычайно глупо. Прильни он к земле, передвигайся по-змеиному непредсказуемо, мне было бы гораздо труднее прицелиться. Теперь же, в прыжке, он целиком и полностью отдался на милость законов ньютоновской физики, и предсказать, где он окажется в следующий момент, было проще простого.
Вторую пулю я всадил ему в горло с десяти футов, после чего откатился в сторону. Мохнатый тяжело шлепнулся на то самое место, где только что находился я, отрикошетил на дорожку перед домом и стал умирать, испуская булькающие звуки и содрогаясь в неприглядных конвульсиях. Я поднялся, перехватил посох поудобнее и чудом устоял на ногах, когда в ответ на рев сасквоча в доме завопили несколько луженых глоток, и эти вопли ни при каких условиях не могли сойти за человеческие.
Деревянные рамы с застрявшими в них осколками стекла вылетели наружу, и к нам устремились от шести до десяти голосистых супостатов. До сей поры, как видно, мы имели дело с доходягами, поскольку каждый из этой волны весил процентов на двадцать больше первых двух, а вдобавок все они были выше и, несомненно, сильнее.
– Дрезден, это Охотники! Убей их, не тяни! – С этими словами Речные Плечи метнулся к силуэту, с криком выбегавшему из двери, одной лапищей отбросил в сторону наконечник копья, а другой сдавил мохнатую шею.